— Ребята, вы пойдете? — спросил Клайд.
— Я пойду, — возликовал пьяный Юный Почтальон. Пессимист покачал головой:
— Подружка ждет. У нас еще кризис не миновал. Извини, приятель.
— А ты?
— Работа, — отказался я. — Ты же знаешь, что это такое.
Глядя в пол, Клайд пробормотал:
— Да, я знаю, что это такое.
От: Меня@theBank.com
Кому: ЖенщинесШарфом@GoodmanWeisenthal.com
Почему ты мне не пишешь? Стыдно, да? Типа, мучительно неловко?
Стереть.
От: Меня@theBank.com
Кому: ЖенщинесШарфом@GoodmanWeisenthal.com
Ты с ним до сих пор встречаешься? Вчера вечером он рано смылся. Наверняка после работы заваливается к тебе на квартирку, трахает тебя на том самом диване, где ночевал я…
Стереть.
От: Меня@theBank.com
Кому: ЖенщинесШарфом@GoodmanWeisenthal.com
Но ты же понимаешь, что совершила не лучшую мену? Конечно, он красив и все такое, но абсолютно ненадежный тип и настоящий засранец. И не вздумай приползти ко мне через пару недель, когда он…
Стереть.
***
В конце концов я понял, почему у меня не пишется ни один мейл: я сам не верю ни единому слову, которое печатаю — якобы Женщина с Шарфом совершила ошибку и со мной ей лучше, чем с Блудным Сыном. Нужно взглянуть правде в глаза: он красивее меня, после повышения получает больше, играет с Рыбой в сквош, что автоматически открывает доступ в лигу неприкасаемых, которым не приходится отменять романтический ужин, потому что генеральному директору в последнюю минуту заблажит нагрузить их горой расчетов.
Хуже всего было то, что моя пылкая юная вера в неизбежность возмездия пошатнулась. Блудный Сын никогда не испытает обжигающего стыда, получив отказ, и не узнает, что такое ночь за ночью возвращаться в мертвенно-тихую квартиру, где в темноте мигают зеленые и красные глаза бесчувственной домашней техники, насмехающейся над его одиночеством и неспособностью уломать девушку хотя бы на пиво, когда ему позарез нужно с кем-то пообщаться. Блудный Сын не узнает, что такое мастурбировать под Интернет-порно, гадая, неужели ему суждено всю жизнь иметь дело лишь с оцифрованными сиськами. Пройдет десять лет, и у него будет до тошноты идеальная жизнь: сверхсексапильная жена, четыре сына-футболиста, плавательный бассейн с выдвижной крышей и шофер, чтобы ставить «бентли» в гараж.
Ластик, брошенный Пессимистом, перелетел через комнату, чудом разминувшись с моей головой, и попал в одну из колонок.
— Пойдешь за терияки?
— Нет, я принес из дома сандвич.
— С чем?
— С арахисовым маслом и джемом.
Пессимист фыркнул:
— Джем и арахисовое масло? Ну ты детский сад!
— И очень даже вкусно, — парировал я. — Может, у меня ностальгия по истинным ценностям.
— Ну что ж, — сказал он, надевая пиджак. — Не знаю, когда ты решил перейти на манную кашку, но официально заявляю: мне это решительно не нравится.
— Как тебе угодно.
Честно говоря, я надеялся немного подышать воздухом и спокойно все обдумать в окружении бронзовых коров. Последние недели меня совсем закружил вихрь незнакомых прежде эмоций: вспышки ярости по пустякам сменялись неодолимой апатией. Я подождал, пока Пессимист, по моим расчетам, уйдет в страну фаст-фуда и этнической кухни, и направился клифтам.
При виде пустой кабины на душе полегчало. Из динамика негромко лилась мелодия «Драгоценности», на экране над дверью мелькали бесполезные данные. На двадцать седьмом этаже лифт мягко остановился, дверцы плавно разъехались, и я увидел Женщину с Шарфом, что-то искавшую в сумке.
Не поднимая головы, она шагнула в лифт, и дверцы закрылись. Только тут она на секунду взглянула вверх и увидела меня.
— О черт!
Она поспешно ткнула кнопку, и через два этажа лифт снова мягко остановился. Женщина с Шарфом сделала движение, словно хотела выбежать, но остановилась:
— Нет, это уже глупо.
Дверцы снова закрылись, и лифт поехал вниз. Она стояла, отвернувшись от меня, неподвижная, как каменная статуя, лишь легкая ткань шарфа слегка морщилась под искусственным ветерком из вентиляционной решетки под потолком. Я раскачивался взад-вперед на каблуках, неподвижно глядя в одну точку между ее лопатками, гадая, что предпринять. Конечно, я мечтал о встрече один на один, о шансе обстрелять изменницу тщательно продуманными язвительными стрелами, чтобы она сгорела от стыда и принялась умолять принять ее назад. Но, как это всегда бывает, в нужный момент язык запал в… Скажем иначе: язык полоской недожаренной телятины вяло лежал во рту.
С легким звоном мы проехали шестой этаж, когда Женщина с Шарфом с силой врезала по кнопке «стоп», и лифт затрясся от резкой остановки между четвертым и пятым этажами.
Обернувшись, она фурией прошипела мне в лицо:
— Я тебя просто убить готова!
Она стояла, стиснув кулаки, на правом виске явственно пульсировала жилка. Я внутренне приготовился к взрыву ярости а-ля спилберговская Кэрри: плафон над головой разлетается взрывом осколков, раздается глухой треск рвущихся тросов, и лифт, пару раз содрогнувшись, камнем летит вниз, на дно шахты.
— Тебе что, нечего сказать в свое оправдание?
— Разве я должен оправдываться?
Фраза прозвучала мягко и жалобно. Я пищал, словно какая-нибудь вонючая мышь!
— Да, ты!
Тремя широкими шагами она пересекла разделявшее нас пространство и с силой пихнула меня в грудь. Я потерял равновесие и качнулся назад, ударившись спиной о стену.
— Ну, я тебе сейчас покажу. Ты у меня за все получишь!
Она сняла туфлю и принялась угрожающе помахивать ею перед моим лицом. Острый тонкий каблук покачивался в опасной близости от моего глазного яблока.
— Значит, я захожу в туалет на барбекю твоей компании, отсутствую несчастных пять минут, а когда возвращаюсь, тебя и след простыл! Исчез, не сказав ни слова!
Забегав взад-вперед по тесному лифту, она пискляво изобразила диалог в лицах:
— Вы не видели моего бойфренда? — Нет, не видели. — Господи, ума не приложу, куда он подевался! — Извините, ничем не могу помочь. — Но не бросил же он меня здесь! — Леди, даже не знаю, что вам сказать.
Она издала сдавленный вопль.
— Стою одна, как дура, в незнакомом пригороде, теряюсь в догадках, что с тобой случилось…
Всплеснув руками, она продолжала:
— Потом думаю: должно быть логическое объяснение. Может, у него кого-нибудь из родственников машиной сбило или у бабушки случился разрыв аневризмы. Но не-ет! — Ее голос задрожал от бешенства. — За две недели — ни звука! Ни сраного телефонного звонка, ни хренова мейла с объяснениями, что, мать твою, происходит!
