– Привет, писательница! Ты куда пропала?
– Работала, – всхлипнула Лика. – Легок на помине, собиралась звонить в твою приемную. Мой скорбный труд закончен. Могу прислать текст по электронке, наслаждайся.
– Круто. А у меня офигенная новость! Я замутил такое! Такой темы раньше не было. Надо немного подождать с книгой, собрать всю информацию. Увидишь, это будет бомба!
«Бомба – новый проект – редакция – эксклюзив». Журналистский рефлекс быстро выстроил эту цепочку, и Лика, умирая от любопытства, приготовилась выслушивать новости.
Он совершит невероятное. Он приобретет яйцо Фаберже и подарит его родине. Конечно, Вексельберг купил всю коллекцию Форбса. Но это другой уровень бизнеса. Из средних компаний таких широких жестов не делал никто.
Он будет первым.
Он самый лучший.
Он всех переплюнет.
«Мальчишка, – улыбнулась Лика, пытаясь вставить хоть пару слов и понимая, что Андрея просто распирают эмоции, ничего из этого намерения пока не выйдет. – Мальчишка. Вроде как выглядит уже солидным дядькой, а все равно мальчишка. И я его люблю, за эту энергию, радость, за его бизнес».
Когда счастливый поток сознания Андрея малость успокоился, она сказала:
– С тебя интервью для «Ведомостей» на эту тему. Обещаешь мне не проводить пресс-конференцию до нашей публикации?
– Не вопрос! Любой каприз! Я просто тащусь от этой идеи! Купить Фаберже, передать в Оружейную палату…
«Захаров точно спятил, – подумала Вронская, задирая свитер. Живот опять не вырос. – Если он, при всей своей любви к пиару, обещает мне эксклюзив, надо этим пользоваться. Придет в себя – все отыграет, у нас не самое престижное издание для презентации такого проекта».
Окончание разговора с Захаровым Ликин пес Снап отметил возмущенным лаем.
– Гав-гав! Мама, ты меня совсем не любишь! Ты сидишь за компьютером! Ты болтаешь по телефону, а я… я… гав…
Уткнувшаяся в колени морда дрожала. Из карего глазика выкатилась огромная слеза и высокохудожественно покатилась по рыжей шерсти. Для пущей убедительности Снап издал душераздирающий стон, судя по которому можно было понять только одно. Никто. Никогда. Не кормил. Бедную несчастную собаку.
Лика рассмеялась:
– Снапуха, ты лопаешь вдвое больше нормы, указанной на упаковке корма. Ты вырос, как конь! Ты толстый, как свинка!
Выражение морды хитрого пса стало еще более жалобным. Не кормят. Не любят. Бьют ногами. Не выводят на прогулку, заставляют писать в памперс. А он – он все равно нежно предан хозяйке. Вот, пожалуйста, – предан и радуется. И пол сейчас проломится от ударов колотящего по нему хвоста…
Не выдержав психологической атаки, Вронская пошла на кухню, накормила артистичного вымогателя еды. И, сделав чашку травяного чая, стала вспоминать, какое сегодня число и день недели.
– Все-таки работа над книгой об Андрее здорово выбила меня из колеи, – пробормотала она, изучая календарик. – И с головой тоже что-то происходит. Почти ничего не помню, не боюсь куда-то не успеть. Только когда надо в женскую консультацию идти, все в моих растрепанных мозгах встает на свое место…
Мучительная долгая ревизия позволила сделать следующие выводы. Роман можно начинать еще через две или даже три недели, время терпит. Статьи в газету на этот номер тоже сданы-вычитаны, до следующего дедлайна как до Антарктиды. Значит, самое главное – позвонить Седову и разузнать последние новости.
Но следователь к коммуникации был не расположен – сбросил звонок.
Снап сделал из этого соответствующие выводы. Принес обгрызенный мячик, бросил его перед Ликой и завилял хвостом.
«Играй со мной!» – требовали хитрющие наглые глаза.
* * *
У них нет лиц. Нет ни имен, ни дней рождения. Только даты смерти выжжены в памяти. Просто цифра, просто месяц, просто ежедневник.
Но как же больно.
Клеймо.
Оно никогда не заживет.
И всегда болеть будет.
Май и декабрь – острый нож гильотины. В мае не так мучительно ждать его падения. Пятое число раньше двадцать первого.
И что бы ни происходило в эти дни, хорошее ли, плохое, оно становится фоном. Ужас и раскаяние разрывают сердце.
21-е, декабрь.
Мальчик, девочка?
Сейчас ребенку было бы двадцать два года.
Никогда не будет. Ничего. Слепящее солнце, дробь дождя, скрип снега, вкус яблок, нежность сирени, белоснежные облака в синем небе, все-все выдрано, превращено в комки окровавленной плоти, искромсано скальпелем. Жизнь стала смертью, в белом лотке – красный студень. Здравствуй, мама. Прощай, мама. За что ты убила меня, мама?..
Жанна Леонова, закусив губу, смотрела на страницу ежедневника.
Сейчас.
Сейчас она соберется и запланирует дела на завтрашний день.
Валидол уже не помог.
Успокоительные. Много-много, горстью. Чтобы голова наполнилась льдом, чтобы заморозились мысли, чтобы прохладное равнодушие хоть немного сбило пламя боли…
…В каком-то смысле он был хорошим тренером. Все для фронта, все для победы. Мы представляем Родину, великую страну, и обязаны обеспечить результат любой ценой. Пьедестал создан только для советских спортсменок, исключительно, никак иначе. Мотивация на успех – залог получения медалей. Никто из девочек в команде не боялся соперников, не расстраивался из-за плохих выступлений, не задавался вечным спортивным вопросом: «А что потом?» Никаких мыслей, переживаний, эмоций. Не жалко себя. Не важно, что происходит за пределами дистанции и стрельбища. Нет там никакой жизни. Требуется одно: бежать, стрелять. Бежать быстрее, стрелять более метко. Выигрывать. Все.
По сути своей, он был чудовищем. Уже уйдя из спорта, Жанна почитала литературу по спортивной медицине, психологии, особенностям тренировочного процесса биатлонисток и ужаснулась. Тренер все организовывал катастрофически, убийственно, преступно неправильно. Полагается координировать тренировки женщин в зависимости от фазы менструального цикла. Надо увеличивать нагрузку постепенно. Важно придерживаться сбалансированной диеты. А что было? Изматывающие тренировки. Дополнительные нагрузки как штраф за плохое самочувствие. Фокусы с питанием, помогающие отсрочить месячные, приходящиеся на важные соревнования.
Биатлон – самый красивый и зрелищный вид спорта. И один из самых гуманных по отношению к спортсменам – выступать в нем можно до сорока лет, потому что годы позволяют улучшить меткость, довести работу мышц и дыхательной системы до совершенства. Взрослые спортсмены редко когда покажут такие результаты в спринте, как молодежь, но на длинных дистанциях им нет равных. Конечно, тренер прекрасно об этом знал. Но ему не хотелось ждать. Его интересовал успех здесь и сейчас, и ему было абсолютно наплевать на то, что ждет девочек через пять, через десять лет. Все это понятно теперь. Но тогда… Не важно, что показывает секундомер, какие результаты на мишенных установках. Одобрение в его глазах, скупая похвала – наивысшее счастье, неописуемое блаженство. Любовь – бледная тень того абсолютного преклонения, которое вызывал тренер. Он был богом. Выполнять его приказы – честь и радость. Когда ему вырезали аппендицит, девчонок трясло, как наркоманок, лишенных возможности уколоться. Тренироваться не мог никто. Без тренера все теряло смысл, он казался светом, воздухом, основой сущего.
