– Oh, Sie haben begonnen Deutsch zu lernen
[10]
!
– Ich verstehe nicht
[11]
, – развел руками Юрий Иванович. – Эта пара предложений – все, что я выучил. Хорошо, что вы говорите по-русски. Проходите, я сейчас принесу нам пиво. А вы не смущайтесь, располагайтесь. И показывайте, показывайте скорее!
Ганс схватил его за руку:
– Момент! Его со мной нет. Я его не взял, оно лежит в сейфе в отель. Я посмотрел ТВ. Такой большой криминал сегодня есть в Москве!
– Что ж, это разумно. – Юрий Иванович изо всех сил старался не показать своего разочарования. – Мало ли что может случиться. – Он досадливо поморщился. Негодный Шварц тявкал, не умолкая. – Действительно, разумнее потом поехать в гостиницу. Вы ведь не возражаете?
Ответить гость не успел, его отшвырнуло внезапно открывшейся дверью. Юрий Иванович доли секунды с ужасом смотрел на ворвавшихся в прихожую мужчин в масках, принявшихся обыскивать Вассермана. Все происходящее напоминало какой-то боевик!
Когда первое оцепенение прошло, он схватил тяжелую трость, размахнулся. Но в голове вдруг словно тонко зазвенела струна, и трость выпала из рук, а тело стало совсем невесомым.
– Я не знаю, кто это! Я не с ними! – прокричал Юрий Иванович.
Ему казалось очень важным объяснить это немцу, который буквально минуту назад говорил о том, что ходить с такой вещью по Москве рискованно. Не хватало еще, чтобы Ганс подумал о сговоре с этими головорезами!
Он кричал, а потом умолк, осознав, что не слышит собственного голоса. И пугающе отчетливо видит свое тело, лежащее на полу, лицом вниз. На паркет уже натекла небольшая лужица крови…
* * *
– Вы к кому? – вдруг проснулся дежурный милиционер Толик.
Лика Вронская, успевшая дойти до коридора, прокричала:
– К Седову! Мы договаривались!
Ей еще хотелось сказать парню, что она обязательно будет богатой и что старых знакомых не узнавать нехорошо. А потом вдруг вспомнила про свои пополневшие бедра, изменившееся лицо. Материнство ведь меняет черты, они становятся мягче, но со следами вечного волнения.
«Конечно, Толик меня не узнал, – вздохнула Вронская, озираясь по сторонам. В прокуратуре, похоже, полным ходом шел ремонт, отчаянно воняло краской, визжала дрель. – Я сама себя теперь не очень-то узнаю. Ну и фиг с ним. Все равно я – создание неземной красоты, вдобавок теперь еще и с детенышем, и Даринка…»
Влетев в кабинет Седова, Вронская изумленно застыла на пороге. На прежде девственно чистой стене висел огромный портрет Путина. Пристальный взгляд серых глаз Владимира Владимировича совершенно парализовал умственную деятельность. После пары секунд ступора Лика заметила сидящего за столом молодого человека с ястребиным профилем. И, решив, что просто ошиблась кабинетом, пробормотала:
– Извините.
Однако на двери красовалась табличка с именем и фамилией приятеля.
– Я к Седову. – Лика прошла к подоконнику, но забираться на него под взглядами ВВП и «ястребиного профиля» постеснялась. – А вы кто?
– Балерина, – буркнул мужчина, прикуривая сигарету.
Ей тоже захотелось пошутить.
– Очень приятно! А я – писательница и журналистка, – стараясь не смотреть на портрет, нежно протянула Лика. – И буду писать статью о вашей прокуратуре. Как здорово, что у следователей такое замечательное чувство юмора.
Она думала, что сосед Седова рассмеется. Но он, нахмурив широкие «брежневские» брови, достал из ящика стола визитку.
Очень серьезный голос:
– Роман Михайлович Сатыков, рад нашему знакомству.
«Вот! – обрадовалась Вронская. – Даже и хорошо, что он такой зануда. Сейчас мне быстренько все про следственный комитет расскажет».
То, что произошло потом, меньше всего напоминало объяснение законодательных изменений.
Товарищ Сатыков вскочил из-за стола. Если по лицу следователю можно было дать лет двадцать пять, то показавшийся туго обтянутый белой рубашкой животик тянул на конкретный «полтинник». Или на седьмой месяц беременности. Движения мужчины были такими суетливыми, комичными…
Лика закусила губу, стараясь не расхохотаться, но тут товарищ Сатыков простер длань к портрету ВВП и бодро отрапортовал:
– Создание следственного комитета положительно сказалось на расследовании уголовных дел. Повысилась независимость следователей, улучшилось качество нашей работы. И мы очень благодарны президенту Российской Федерации Владимиру Владимировичу Путину!
Ошеломленная, Вронская смотрела на вытянувшегося в струнку Романа Михайловича. Эта простертая рука – словно со скульптурного изображения Ильича!
– Стоп! Вообще-то президент сейчас уже вроде как Дмитрий Анатольевич Медведев.
Сатыков не растерялся:
– И Дмитрию Анатольевичу мы благодарны тоже!
Лика забралась на подоконник, отодвинула в сторону человеческий череп, доставшийся Седову от прежнего обитателя кабинета. «Ну их, хорошие манеры. Посижу на подоконнике, мне отдых нужен, а Сатыков этот и сам не шибко хорошо воспитан. Бедный Седов! С таким подхалимом целый день тусоваться. Скорее бы уже у них ремонт закончился и этот товарищ убрался бы со своим портретом куда подальше. Есть же люди, любое дело, любую идею до абсурда доводят».
Амнистии, зеленой нахальной попугаихе, которую следователь Седов, несмотря на подколки коллег, нежно любил, новое соседство тоже явно пришлось не по вкусу. Она спикировала с сейфа на стол Сатыкова, на лету умудрившись со снайперской точностью нагадить на бумаги.
– Стерва! – буркнул Роман Михайлович, стряхивая листок в урну.
– Прр-р-еступность наступает, – весело прощебетала птица и – грамотная, не хочет наказания – предусмотрительно перепорхнула на стоящую на подоконнике клетку. – Пр-р-р-еступность, чик-чик-чик.
– Да, моя девочка, преступность и скоропостижная смерть. – Седов вихрем влетел в кабинет, прошел к своему столу, схватил портфель.
– Володя, привет! Ты что, уходишь, что ли? Я с тобой! – Лика спрыгнула на пол, заискивающе улыбнулась. – Тебе ехать надо? Я подвезу!
– Как видишь, оказывается, занят. Извини, с нашей работой ничего планировать нельзя. А место происшествия близко, тут пешком дойти можно.
Вздох, который издал приятель, напоминал стоны Снапа, возмущенного, что в его присутствии поедают мясо и не делятся. Когда Ликина собака так стонала, можно было подавиться. И как-то незаметно угостить попрошайку лакомым кусочком.
Мясо следователю в настоящий момент, конечно, было без надобности. Но он явно находил окружающий мир полным тоски и коварства.
