У Астерины дрожали губы.
– Раз в несколько лет я пролетала над его хижиной, чтобы… просто посмотреть. – Она вытерла глаза. – Он так и не женился. Я видела, как постепенно он старел. И потом, уже состарившись, он сидел на крыльце хижины и смотрел в небо. Как будто ждал кого-то.
Манона ощутила странную боль в груди, словно там, внутри, что-то ломалось и осколки расползались по всему телу.
Астерина села в яркий цветочный ковер и принялась одеваться. Она и сейчас плакала, но беззвучно. Манона не знала, как вести себя с двоюродной сестрой. Говорить ласковые слова и утешать она не умела.
– А потом я вообще на все плюнула, – снова заговорила Астерина. – На все и на всех. Стала ко всему относиться как к шутке и развлечению. Меня уже ничего не пугало.
Вот откуда ее дикость, ее необузданная свирепость… Они рождались, не зная свободы. С ранних лет их сердца наполнялись безысходным отчаянием, заглушить которое можно было лишь такой же отчаянной жестокостью и кровавыми развлечениями.
Астерина застегнула все пуговицы своих доспехов.
– Но я поклялась себе, что стану твоей достойной заместительницей. Я знала, что буду служить тебе, но не твоей бабушке. Не напрасно она прятала меня от тебя. Знала, что ты вступилась бы за меня. Она видела в тебе то, что ее пугало… Но я ее больше не боялась. Я ждала и служила тебе. Как умела.
Помнится, бабушка долго не могла смириться с тем, что Манона выбрала Аброхаса. Если бы ее дракон не совершил обязательный перелет между Омагой и Северным Клыком, верховная ведьма вполне могла бы приказать убить свою внучку. Тогда отряд Тринадцати был готов прорываться с боем.
– Соррель, Васта и я… мы давно знали, на что способна твоя бабушка. Молчали лишь потому, что не хотели подвергать тебя опасности. В тот день, когда ты спасла Петару от гибели, не дав ей разбиться о камни… не ты одна понимала, зачем бабушка приказала тебе убить пленную крошанку.
Астерина тряхнула волосами, убирая их со лба.
– Манона, я тебя умоляю, заклинаю… считай, как хочешь. Не позволяй своей бабушке и этим смертным мерзавцам делать из наших ведьм сосуды для порождения чудовищ. Это не должно продолжаться. Нужно каким-то образом исправить то, что они уже успели сотворить… Пожалуйста, помоги мне разрушить их замыслы.
Манона пыталась сглотнуть, но пересохшее горло стиснула судорога.
– Мы не настолько сильны, чтобы открыто сопротивляться герцогу и его прихвостням. Если мы выступим против них, они нас убьют.
– Знаю. Мы все знаем. Это мы тогда и хотели тебе сказать.
Манона смотрела на доспехи Астерины. Она и сейчас видела отвратительное клеймо на животе двоюродной сестры.
– Так вот почему ты себя так вела.
– Я себя не оправдываю. Не буду отрицать: ведьмино потомство – моя слабость.
Только сейчас до Маноны дошло, почему бабушка десятки лет требовала, чтобы она отдалила от себя Астерину.
– Я не считаю это слабостью, – возразила Манона.
Она оглянулась через плечо. Аброхас нюхал цветы и блаженно урчал.
– Ты восстановлена в прежней должности.
– Манона, прости меня, – склонив голову, прошептала Астерина.
– Тебе не за что просить прощения… Скажи, а есть еще ведьмы, с кем бабушка обошлась схожим образом?
– В нашем отряде нет. Но в других шабашах есть. Почти все они выбирали смерть, когда твоя бабушка изгоняла их из клана.
И это скрывалось от Маноны. Ведьмы боялись ей сказать. А бабушка врала.
Манона повернула голову к западу, опять вспомнив слова Элиды о надежде. Надежде на лучшее будущее. На возвращение родины.
Не послушание, жестокость, дисциплина, а надежда.
– Мы должны действовать очень осторожно, – сказала Манона.
Золотые крапинки в глазах Астерины вспыхнули.
– Что ты задумала?
– Отъявленную глупость.
Глава 64
Рован почти не запомнил мучительного возвращения в Рафтхол. Когда они достигли города и, выбирая тихие обходные улочки, двинулись к жилищу Аэлины, раненый фэйский воин уже наполовину пришел в себя. Кровать представлялась ему самым желанным местом, добравшись до которого он куда-то провалился.
Очнулся он поздно вечером. Этого дня или следующего – Рован не знал. По обе стороны от него сидели Аэлина и Эдион.
– До солнцестояния осталось всего шесть дней, – говорила она брату. – К тому времени у нас все должно быть готово.
– Ты хочешь, чтобы Ресс и Брулло оставили для тебя открытой какую-нибудь незаметную боковую дверцу?
– Эдион, не прикидывайся глупцом. Я появлюсь через парадный вход.
Иного Рован от нее и не ждал. Он даже застонал, ощущая непривычную сухость во рту и тяжесть языка.
Аэлина сразу же наклонилась к нему:
– Как ты себя чувствуешь? – Она потрогала его лоб. – Жара нет.
– Я в лучшем виде, – проворчал Рован.
Рука и плечо у него болели до сих пор. Ничего, он выдерживал боль и посильнее. А ослабел он так от большой потери крови. Он никогда не терял столько крови, да еще так быстро. На Вендалине этого не случилось бы. Рован взглянул на Аэлину. Лицо у нее было бледным и изможденным, на скуле красовалась царапина, а поперек шеи тянулись четыре борозды.
Надо будет найти эту ведьму и убить.
Услышав о его намерении, Аэлина улыбнулась:
– Раз ты думаешь о расправе, значит дело идет на поправку.
Она хотела пошутить, однако слова давались ей с трудом, а глаза подозрительно блестели. Рован протянул здоровую руку и стиснул ей пальцы.
– Прошу тебя, больше так не делай, – прошептала Аэлина.
– Хорошо, в следующий раз я вежливо попрошу их не стрелять в нас с тобой.
У Аэлины дрогнули губы. Она уткнулась лбом в здоровую руку. Превозмогая боль, Рован погладил ее по волосам. Кое-где на них еще оставалась грязь и следы крови. Должно быть, не успела нагреть воды и как следует вымыться.
Эдион кашлянул. Рован повернулся в его сторону:
– Мы с Аэлиной говорили про освобождение магии и устранение короля вместе с Дорином.
– Вы мне завтра расскажете.
У Рована вдруг схватило голову. Он не знал, как объяснить им, что «адский огонь» – вещество страшной разрушительной силы. Что им его опыт? Сколько ни говори о непредсказуемых последствиях, они сделают по-своему. Без магии он бессилен чем-то помочь… А люди, надо отдать им должное, научились жить и без магии.
Эдион зевнул и сказал, что отправляется спать.
«Не умеешь ты играть», – подумал Рован.
– Эдион, спасибо тебе.
