С куполообразного потолка свисали два красивых светильника, вырезанные из белых кораллов. Стены храма были выложены перламутром, что делало их похожими на сверкающие морские волны. Вдоль стен стояли четыре закругленные скамейки, обозначающие стороны света.
Несарина уселась на южную скамейку.
– В память о Южном континенте? – спросил Шаол, садясь рядом.
Несарина ответила не сразу. Она смотрела на тихо журчащий фонтан.
– Мы несколько раз ездили на Южный континент. Дважды в моем детстве, повидаться с родственниками. Потом хоронить мою мать. Сколько помню, она всегда смотрела на юг. Как будто видела Южный континент.
– А я думал, что у тебя только отец родом оттуда.
– Да. Но мама полюбила те места с первого взгляда. Она часто говорила, что ее настоящая родина – там. Отец возражал. Она постоянно его просила: «Давай туда вернемся». Он отказывался.
– Жалеешь, что вы туда не вернулись?
Темные, как ночь, глаза Несарины обратились к нему.
– Странно, но ни одно место я не ощущала своим. Ни Рафтхол, ни Милас-Агия.
– В переводе – «город богов», – сказал Шаол, припомнив уроки истории и географии.
В адарланской традиции этот город чаще называли Антикой. Он был крупнейшим городом Южного континента, столицей могущественной империи, живущей по своим законам. Правители империи утверждали, что она построена руками богов. На Южном континенте находился и город Торра-Кесме, славящийся своими несравненными целителями. Шаол впервые слышал, что отец Несарины родом из столицы Южного континента.
– А каким тебе видится свое место? – спросил он.
Руки Несарины замерли на коленях.
– Не знаю, – сказала она и снова повернулась к Шаолу. – А тебе?
Сегодня Аэлина говорила, что он заслуживает счастья. Своеобразное извинение за прошлое? Или вежливый намек, чтобы не лез в ее настоящее?
Шаолу не хотелось тратить это мгновение блаженной тишины на пустые раздумья. Он потянулся к руке Несарины, сплел ее пальцы со своими. Удивленная Несарина взглянула на их сомкнутые руки, потом снова на Шаола.
– Быть может, когда… когда все это кончится, мы поищем такое место, – хрипло произнес он. – Вместе.
– Обещай мне, – дрожащими губами прошептала Несарина.
Ее глаза странно блестели. Несарина надолго закрыла их, восстанавливая привычное спокойствие. Все, кто ее знал, считали, что Несарине Фелак слезы неведомы.
– Обещай мне, – повторила она, глядя на их руки, – что завтра ты выйдешь из замка на своих ногах.
Шаол до сих пор не мог понять, зачем Несарина привела его в этот храм. Бог морей отнюдь не был богом клятв.
Он стиснул руку Несарины. В ответ она стиснула его руку.
Вода в чаше фонтана была золотистой, совсем не похожей на морскую. Шаол молча произнес слова молитвы, затем сказал вслух:
– Обещаю.
Улегшись в постель, Рован повращал левым плечом, чтобы проверить его состояние. Похоже, сегодня фэйский принц переусердствовал с упражнениями, и у него болели мышцы. Аэлина в гардеробной переодевалась для сна. Весь день и вечер она была непривычно тихой.
Учитывая, что совсем неподалеку, в пустующем доме, были спрятаны два сосуда с «адским огнем», всем надлежало ходить на цыпочках. Малейшая оплошность, и от них не останется даже пепла.
К счастью, Аэлине не придется самой иметь дело с «адским огнем». Этим займутся Рован с Эдионом. Двигаясь по сточным туннелям, они доставят сосуды к пределам стеклянного замка.
Аэлина сумела проследить путь гончих Вэрда и узнать потайной туннель, ведущий прямо к часовой башне. Лоркан, сам того не желая, облегчил им задачу, убив всех гончих. Завтра они с Эдионом достигнут этой чертовой башни, установят сосуды в нужных местах, приладят запальные шнуры и с быстротой, присущей фэйцам, убегут подальше от опасного места. Когда шнуры дотлеют, «адский огонь» разнесет часовую башню.
Потом наступит черед Аэлины и капитана – самый опасный этап завтрашних действий; особенно если учесть, что они так и не получили никаких вестей из замка.
И Рована не будет рядом, чтобы ей помочь.
Вместе с Аэлиной они сегодня прошлись по всем пунктам, обсудив каждую мелочь. Рован по собственному богатому опыту знал, как легко рушились самые тщательно разработанные замыслы. Правда, за обедом Аэлина вовсе не выглядела встревоженной или подавленной. Однако Рован успел изучить ее характер. Спокойствие было лишь внешним. В ее душе бушевала яростная буря, отзвуки которой он чувствовал даже на расстоянии.
Рован еще немного покрутил плечом. Услышав мягкие шаги Аэлины, сказал:
– Я тут подумал…
Все дальнейшие слова застряли у него в горле, а сам Рован стремительно сел на постели.
Аэлина стояла у двери гардеробной, облаченная в золотистую ночную сорочку.
Цве́та металлического золота, какой он и хотел видеть.
Казалось, это не ткань, а шутка искусного художника, покрывшего ее тело жидким золотом. Ткань не могла с такой умопомрачительной точностью повторять все линии, все изгибы тела Аэлины.
Она была похожа на живое пламя. Рован не знал, куда смотреть и какой части ее тела подарить свое первое прикосновение.
– Если я ничего не путаю, – начала Аэлина, растягивая слова, – кто-то просил кое-что ему напомнить. И этот кто-то собирался мне кое-что доказать. Думаю, мне оставалось одно из двух: либо слова, либо язык и зубы.
– Сейчас докажу, – тихо прорычал Рован.
Аэлина сделала шаг, и запах ее желания ударил его наотмашь.
Рован был готов разорвать эту сорочку на мельчайшие кусочки. Ему больше не хотелось любоваться потрясающе красивой тканью. Он жаждал тела, находившегося под нею.
– Даже не думай рвать сорочку, – сказала Аэлина, делая еще один шаг. Она и двигалась как струйка расплавленного металла. – Мне ее Лисандра одолжила.
У Рована стучало в висках и ушах. Если он сейчас позволит себе хотя бы крохотный шажок, он подомнет Аэлину под себя, обнимет и начнет проверять, как он сильнее всего может воспламенить Огненное Сердце.
Рован встал с кровати и все-таки сделал один шаг. Он упивался зрелищем длинных босых ног, округлостями ее грудей, изгибом шеи. Фэйское зрение позволяло наслаждаться восхитительным видом ничуть не хуже, чем при ярком свете.
– Ты говорил, что многое изменилось… что мы преодолели преграды. – Аэлина решила сделать еще шаг. И еще. – Я не стану просить того, что ты не готов или не хочешь мне дать.
Она остановилась напротив, и Рован застыл. Запрокинув голову, Аэлина разглядывала его лицо. Ее запах обволакивал и пробуждал Рована.
Боги милосердные, этот запах! С того самого момента, когда на Вендалине он укусил ее за шею и попробовал ее кровь, полную необузданного, манящего огня, он понял, что попал в плен. Ему было не избавиться от ее запаха.
