– Ты просто злишься, что в этот раз я тебя обхитрила.
– Это не шутки, – прорычал Рован, и стены ответили ему эхом.
– Знаю. – Аэлина закрыла глаза.
Все ее тело было налито свинцом.
– Аэлина!
Она уже спала.
Рован не был зол. Ни малейшего намека на злость.
Им владело совсем другое чувство – холодная фэйская ярость. В этом состоянии он и проснулся. Аэлина еще спала. Встав, Рован сразу же пошел в гардеробную и стал внимательно осматривать ее одежду, брошенную где попало. Ноздри щекотали запахи пыли, металла, дыма и пота. На ее черном костюме были следы земли и пепла. Рядом валялось несколько кинжалов. Дамарис и Златинец оставались там, куда он их сам вчера вечером положил. Рован принюхался. Никаких следов Лоркана и валгов. Запаха крови тоже не было.
Одно из двух: или она боялась, что в сражении может лишиться древних мечей, или не хотела обременять себя дополнительной тяжестью.
Когда Рован вернулся в спальню, Аэлина лежала поперек кровати. Он стиснул зубы. Она даже не удосужилась надеть какую-нибудь из своих дурацких ночных сорочек. Должно быть, настолько устала после «прогулки», что напялила первую попавшуюся рубашку. Его рубашку, между прочим. Это приятно щекотало мужское самолюбие.
В его рубашке она казалась ребенком, нарядившимся во взрослую одежду. Рован все время забывал, насколько она миниатюрнее по сравнению с ним. Насколько уязвимее, хотя бы потому, что находилась в теле смертной женщины. Аэлина и не представляла, каких усилий ему стоило вести себя так, чтобы она не заподозрила его постоянную опеку. А каких усилий ему стоило не прикасаться к ней.
Холодная ярость постепенно сменялась горячей. В горах он бы наказал ее за своеволие, заставив бегать по склонам или несколько часов колоть дрова. Или загнал бы на кухню.
Это жилище было слишком маленьким и слишком перенаселенным, чтобы каждый из троих жил по-своему, включая и королеву. Королеву, склонную не раскрывать своих тайн. Рован умел сбивать спесь с молодых правителей. Маэва часто посылала его к иноземным дворам. Короли и королевы, поначалу не желавшие его слушать, быстро становились внимательными и покладистыми. Но Аэлина…
Она почему-то позвала его охотиться на демона. А вот о своей ночной «прогулке» не посчитала нужным рассказать даже ему.
Рован наполнил водою чайник, намеренно сосредотачиваясь на каждом движении. Иначе чайник полетел бы из окна.
– Готовишь завтрак? Приятно видеть одомашненного принца.
Аэлина стояла, привалившись к дверному косяку. Как всегда, ни капли почтения.
– После такой насыщенной делами ночи разве тебе не полагается спать без задних ног?
– Мы можем отложить ругань до того, как я промочу горло чаем?
Рован с убийственным спокойствием поставил чайник на разожженную плиту.
– Значит, после чая нас ждет ругань?
Аэлина невозмутимо смотрела на него. Солнечный луч скользил по ее голубому халату. Его королева, привыкшая к роскоши, но за все это время не купившая себе ни одного нового наряда.
Гнев, распиравший Рована, вдруг исчез сам собой. Особенно когда Аэлина, пожевав нижнюю губу, объявила:
– Мне нужно, чтобы сегодня ты пошел со мной.
– В любое место, куда тебе надо.
Аэлина смотрела то на плиту, то на стол.
– К Аробинну? Так я помню.
Он действительно ни на секунду не забывал, куда они вечером отправятся и что ей там предстоит.
Аэлина покачала головой:
– Нет… то есть да. Но это вечером… А до вечера мне нужно успеть сделать еще одно дело. И обязательно сегодня, пока все это не завертелось.
Рован ждал, подавляя желание подойти к ней, обнять за плечи и попросить рассказать ему. Нет. Нельзя нарушать их взаимную договоренность. У каждого должно быть свое пространство, где он разбирается с горестями собственной жизни. И решает, что́ рассказать другому.
Аэлина потерла лоб, потом расправила плечи. Рован был готов на что угодно, только бы снять часть груза с этих плеч.
– Мне нужно сходить на могилу, – сказала она.
У Аэлины не было подходящего черного платья, чтобы отправиться на кладбище. Но Саэм наверняка захотел бы увидеть ее не в траурном наряде, а в яркой, веселой одежде. Она выбрала платье цвета весенней травы, рукава которого оканчивались бледно-золотистыми манжетами.
«Жизнь», – думала она, шагая по опрятному маленькому кладбищу с видом на реку. Это платье наверняка понравилось бы Саэму. Оно напоминало ей о жизни.
Других посетителей на кладбище не было, но чувствовалось: за могилами и цветниками кто-то постоянно ухаживает. На высоких дубах шелестела сочная листва. Ветер, дувший с Авери, ерошил ее распущенные волосы. Краска окончательно сошла с них, и они снова обрели свой естественный медово-золотистый цвет.
Рован остался возле чугунной ограды. Прохожих на тихой улице было немного, но он не хотел, чтобы его видели и потому спрятался за стволом старого дуба. Если же кто-то его и заметит, по черной одежде и оружию примет за обыкновенного телохранителя.
Аэлина собиралась пойти сюда одна. Но утром, проснувшись… словом, ей понадобилось, чтобы Рован был рядом.
Свежая трава приглушала ее шаги между белыми надгробными плитами. Сверху на них лился яркий свет утреннего солнца.
Камни Аэлина собирала на ходу, отбрасывая бесформенные и острые и оставляя те, где сверкали вкрапления кварца и других разноцветных минералов, названий которых она не знала. Последний ряд могил почти подступал к большой мутной реке, лениво катившей свои воды. Где-то здесь была и могила Саэма. К этому времени Аэлина набрала целую горсть камней.
Его могила была простой, чистенькой. На скромном камне было написано четыре слова:
Аробинн оставил надгробье безымянным. Но Сэльв в своем письме рассказал, как нанял резчика и попросил сделать надпись. Аэлина подошла к могиле, снова и снова читая эти строки.
Его любила не только она, но и многие другие.
Саэм. Ее Саэм.
На мгновение перед ней мелькнуло его лицо. Аэлина увидела черты Саэма на полоске зеленой травы, на белом камне. Улыбающееся, любящее лицо. Из принесенных камешков Аэлина выбрала три самых красивых и положила на изогнутый верхний торец надгробья. Неполный год, что они были вместе, и два года, прошедшие с тех пор, как его не стало.
Потом она села возле камня, подобрав ноги под себя и прислонившись лицом к гладкой прохладной поверхности.
– Здравствуй, Саэм, – сказала Аэлина, и речной ветер унес ее слова.
Она умолкла, радуясь тому, что находится рядом с Саэмом. Пусть в таком обличье. Солнце пекло ей голову. Даже здесь Мэла напоминала о себе.
