Теперь меня на таком не проведешь, вот только дорого это знание стоит-то. Вот, что и следовало ожидать, заскакивает Мелизио из параллельного десятого потока из класса точки. Ну, это известная крыса. Только неясно, зачем его Смилин Старович послал. Ведь я узнаю теперь, кто его внештатный осведомитель. То ли ставки слишком высоки, то ли думает он, что здесь никто и не поймет ничего. Мол, куда мне, глупой женщине, до такого пройдохи многомудрого. Ну-ну. После третьего раза руки у меня уже развязаны.
Да и ученик тем более – точка, это не учитель какой, могу и понервничать, мне можно. Я здесь женщина со странностями (читай – психованная). Как я расходилась, то есть разошлась. Велела Витоли закрыть дверь на ключ и минут пять орала от души. О, это было нечто, сама бы поверила, что дошла до кипения. Если бы такое со стороны услышала. Думаю, достаточно, но потом решаю еще немного продолжить, уже почти в удовольствие, может, и неправильное. Мало ли что, показываю подопечному сесть за парту пока. «Сядь», – сама хожу около двери, специально топаю и время от времени ругаюсь. Это моя обычная манера, когда я нервничаю: и коллеги, и Гесик мне так и говорили, что я полчаса обычно успокоиться потом не могу. Ну, полчаса – много, а пять-десять минут я еще похожу под настроение, ибо оно есть у меня сейчас.
Вроде, достаточно, зову Витоли к доске, там и поговорим, чтобы если что, мы решаем, а то вдруг стучать будут, а мы за партой. Это не по преподавательским моим манерам, нет, ничего страшного, но эффект будет уже совсем не тот. Некая наигранность, а здесь ставки больно высоки выходят. Костром это, конечно, не грозит мне, но работу я, скорее, потеряю, за сговор с учеником, однозначно. Могу объяснить им, что это мой «любимчик» и его мне жалко, но… но нехорошо это.
Начинаю очень тихо объяснять, что произошло на море и кто виноват. Как ни странно, он меня понимает, причем правильно понимает.
Будь я с СБ и штатно работая агентом, вели бы его уже в допросную за такое «странное» полное понимание ситуации. Слишком он выделяется для ребенка своим умом и сообразительностью. Не может ребенок этого понимать, я с ним как со взрослым веду, и он тоже со мной так же. Более чем странно, зная прежнего Витоли, тем более.
Рассказываю, что хочу сделать. Он со мной соглашается и только уточняет некоторые неясные и чуть спорные моменты моего плана. После пытаюсь извиниться за то, что я на него тогда накричала и выгнала из класса. Он меня останавливает и говорит: я что, не женщина, и он меня понимает, и не обижается, и как с ним быть. Странный он какой-то.
Потом рассказывает, что он меня чувствует, и следом, какие чувства я испытываю к нему.
Что вот сейчас я злюсь, например.
Ну, для этого и чувствовать ничего не надо, и так по лицу все понятно. Что я злюсь, вот ты, маленький мой притворщик, «ведьмака» изображаешь, дите ты еще совсем. Вот другие мои чувства прочитай, а я тогда тебе скажу, кто ты есть на самом деле. Только после этого.
И тут меня накрывает злость, ведь Гесик вчера опять со своим паровичком весь вечер проторчал в гараже и не пришел…
Потом еще бутылочку с друзьями выпил и пошел на кухню спать.
Он всегда там после «друзей». Сядет у чайника, ему пить воды после сильно хочется. Он сядет на кухне в кресло, рядом чайник, рыбка сушеная и кружка с чистой водой, и может так и всю ночь просидеть.
Раньше я его укладывала спать. Так он каждый час вставал до воды. Выпьет кружку воды, сходит по своим делам и опять спать. Через час снова и все по кругу, с тех пор как выпьет, то на кухне спит в кресле, в комнату я его уже не пускаю. Хотя мы и спим в одной комнате, но кровати у нас разные. Потому как именно спать с ним невозможно, он вертится, крутится и руками, бывает, машет во сне, больно же.
А как женщина у него паровичок теперь, он только и с ним… скотина черствая и бездушная.
Как же временами хочется, чтобы кто обнял, хоть поцеловал, хоть в щечку, только от души.
Да, вот так, что-о, какая наглость – я в щечку мечтала, хотела, может быть, и… но, только это потом как-нибудь и когда-нибудь. Хотя это было бы, может быть…, да, в губы тоже хорошо. Это, ласковый ты такой, маленький, славно-то как, что я творю, как сладко-то, нет. Прочь, кто, зачем, уходи, и не могу, еще, еще, еще и вот так… Ой, ой, еще, еще… и туда тоже хочется и дальше… больше, сильнее. Да, да… вот хорошо, так тоже можно, а как же это хорошо. Никогда такого не было, что со мной происходит. Что хочу, то и получаю и как хочу… Как же я этого давно хотела и ждала.
Ох, давно, еще, еще и да, ой, просто постоять, внизу все сжимается и пульсирует, как же хорошо. Да, вот я куда-то плыву, и как же это хорошо-то как, и еще, и еще, еще, о-оо… Немного, вроде, отпустило. Что же это, это же мой, мой… Витоли. Все, отпустило. Все, пусти меня, пусти. Отошел, стоит – и что ему сейчас сказать? Стоит, смотрит. Глаза б его бесстыжие, или мои… такие же. Женщина э… перед, ну, пусть и не передом, а, отвернись уже. Ты смотри, отвернулся, стоит с голым задом, а я-то тоже хороша. Быстро вытираюсь, одеваюсь, сажусь, только бы не покраснеть. Хотя куда уж теперь краснеть, самое время бледнеть начинать.
А может, и нет, – появилась новая робкая мысль.
Все, можешь поворачиваться. Что это, повисшее мужское достоинство – и перед дамой показывать? Мог бы и одеться.
Что он на это скажет, как мальчик или как мужчина? Это проверка, по этому и буду судить. Хотя какая теперь проверка – стыд-то какой, ведь ребенок – что тут и проверять-то.
Это волнуюсь я что-то, слишком много я поставила своим разрешением или скорее несопротивлением. Не потерять бы, хоть и неважная жизнь была у меня здесь, во втором круге, но это жизнь со своими маленькими радостями, а вот так и лишиться можно всего, ох, Натали, Натали.
Он соглашается. – Почти облегчение и странная радость от сплошь неправильного и стыдного моего поступка.
Только зовет по имени, засранец, но ему, как мужчине, простительно, моему мужчине… Прислонился к кафедре. Устал, вижу, приглашает за парту, ну пошли, труженик ты мой.
Садимся, лохмачу ему волосы. Привычка у меня есть такая после этого. Они у него светлые, правда не кучерявые, но густые-густые и такие приятные и хорошие, и весь он такой хорошенький. Мне что-то с ним очень хорошо было, не дойти бы до беды, или уже поздно до чего-то доходить, когда уже там, за чертой.
Просит меня что-нибудь рассказать. Я сама наоборот хочу его расспросить и послушать, кто он или что он за чудо такое.
Я вспомнила, где я таких встречала или не встречала, а скорее, читала доклад про таких. Людей таких не бывает даже ведьмаков, это на соседнем материке энерджазины, вроде, людей только чувствуют. Был такой доклад, одного капитана с фрегата «Гневный», вот он мне на глаза тогда и попался. Я сейчас и вспомнила, а людей таких нет, не было до сегодняшнего дня по крайней мере.
Их и император искал, и церковники искали, но найти, вроде, и не смогли никого. Меня подключали, чтобы я придумала, как энерджазина выкрасть или как-то уговорить хотя бы к нам приехать. Даже самой предлагали в гости к ним свозить, обещали и за счет короны.
