В отличие от респектабельного и честного Чемберлена Черчилль был пьяницей и окружал себя «толпой непристойных roués
[4]» [10]. Именно такая личность, изменчивая и властолюбивая, оказалась противоядием фатализму Чемберлена. Восторженно-сентиментальное отношение Черчилля к Британской империи не позволяло ему представить исход, на который не мог бы повлиять британский премьер-министр. Таким образом, он понял алогичность отношения Чемберлена к Гитлеру, что свело к нулю влияние самого Чемберлена.
Черчилль по натуре был плюралистом: он верил во взаимодействие многих факторов (особенно в его собственных действиях) и в то, что ни один из них не может определить будущее. Подобно Рональду Рейгану, еще одному лидеру, который оказался более проницательным, чем его косные чиновники из министерства иностранных дел, относившиеся к нему с пренебрежением, Черчилль был одарен нравственной страстью – «чистой ненавистью», – которая оказалась более эффективной, чем прагматизм и фатализм Чемберлена [11]. Фраза из инаугурационной речи Рейгана могла бы быть цитатой из Черчилля: «Я не верю, что судьба накажет нас за наши действия. Я верю, что судьба накажет нас за наше бездействие».
Рейгану в 1980-х гг. могло бы показаться абсурдным утверждение, что холодная война не вечна и что Берлинская стена рухнет. Рейган, таким образом, демонстрировал другую особенность детерминизма: чрезмерный рационализм, недостаток, к которому наиболее склонны политические аналитики и прочие эксперты. Обычный рационально мыслящий человек никогда бы не бросил вызов Гитлеру так, как Черчилль.
Если Черчилль и Рейган демонстрировали стратегическую и нравственную решительность вопреки существенным трудностям, то в 1993 г. президент Клинтон, судя по всему, проявил фатализм сторонников умиротворения, не решившись на интервенцию в бывшую Югославию для предотвращения военных преступлений боснийских сербов против боснийских мусульман.
Наиболее жесткая критика невмешательства Клинтона в события в Боснии прозвучала со стороны поклонников Исайи Берлина, чья защита права личности бороться против великой несправедливости и исторических, культурных и географических ограничений звучала постоянным рефреном во время дебатов по Боснии. Берлин и Черчилль ненавидели детерминизм, однако в географической и культурной картине Судана, нарисованной Черчиллем в «Войне на реке», детерминизм виден невооруженным взглядом. Для уяснения различий между тревожным предчувствием, что разумно, и детерминизмом, который зачастую лишен этого свойства, необходимо объяснение этого явного противоречия.
В разгар холодной войны, когда общественные науки были на подъеме и обещали найти решение всех проблем, как только будет собрано достаточно данных о характере человеческого поведения, в то время, когда многие ученые с презрением отвергали буржуазные ценности во имя утопий марксистского толка и объявляли людей «политическими животными», Исайя Берлин, который жил и преподавал в Оксфорде, выступал в защиту буржуазного прагматизма, отдавал предпочтение «умеренным компромиссам» перед политическими экспериментами, сомневался в ценностях общественных наук и скептически оценивал пользу от участия в политической жизни [12]. Он олицетворяет собой скептицизм и интеллектуальное мужество, к которому должны стремиться все государственные деятели.
Свои аргументы против детерминизма Берлин суммировал в лекции, прочитанной в 1953 г. и опубликованной в следующем году под названием «Историческая неизбежность». В ней он охарактеризовал как безнравственное и трусливое убеждение в том, что нашу жизнь определяют мощные объективные силы, такие как биология, география, окружающая среда, законы экономики и этнические особенности [13]. Берлин упрекает Тойнби и Эдварда Гиббона за их представление о «нациях» и «цивилизациях» как о чем-то «более конкретном», чем отдельные личности, которые их составляют, и за мысль о том, что такие абстракции, как «традиция» и «история», «мудрее, чем мы». Михаил Игнатьев, биограф Берлина, пишет:
Суть его нравственного мировоззрения заключается в яростном неприятии попыток отрицать право человека на нравственный суверенитет. Коммунизм и фашизм одинаково виновны в том, каким образом они намеревались вербовать своих приверженцев и ликвидировать своих противников [14].
География, групповые характеристики и т. д. влияют, но не определяют нашу жизнь; индивидуумы более конкретны, чем нации, к которым они принадлежат; и если история порой может оказаться мудрее нас, мы не в состоянии понять ее направление, хотя политики должны использовать все имеющиеся в их распоряжении средства, чтобы предвидеть события. Притом что эти идеи кажутся самоочевидными, в том научном мире, в котором обитал Исайя Берлин, страдающем от приступов марксизма и прочих причуд общественных наук, требовалось мужество, чтобы отстаивать их.
Сегодня марксизм и фашизм, против которых были направлены атаки Берлина, побеждены. Но другие детерминистские идеологии, как, например, радикальный ислам или слепая вера в технологии, будут развиваться и дальше, вот почему я убежден, что антитоталитарные труды Исайи Берлина надолго переживут XX в. Тем не менее современные проблемы международной политики не могут быть решены без учета определенных экологических, демографических, исторических обстоятельств и прочих факторов, которые Берлин в своей кавалерийской атаке на все формы детерминизма на первый взгляд, кажется, отрицает.
Перефразируя немецкого философа Иммануила Канта, Берлин говорит, что детерминизм несовместим с нравственностью, потому что только тех, «кто является подлинными авторами своих собственных поступков… можно хвалить или порицать за то, что они делают» [15]. Он не говорит, что экологические, демографические и исторические обстоятельства не имеют значения или что они не влияют на индивидуальный выбор. Он говорит о том, что, за этим единственным исключением, в конечном счете все мы – журналисты, государственные деятели, воинственные вожди этнических меньшинств и т. п. – должны нести моральную ответственность за свои действия вне зависимости от того, под влиянием каких внешних сил находились. Признавая влияние окружающей среды на действия и стремления, Берлин пишет:
От людей, которые живут в условиях недостатка пищи, тепла, крова и минимальной степени безопасности, очень трудно ожидать, что они будут озабочены свободой прессы или свободой контрактов [16].
Прогнозирование на основе уровня рождаемости или урбанизации ставит групповое поведение выше индивидуального выбора и целиком и полностью опирается на биологический детерминизм: реакция приматов на стресс от перенаселения. Это справедливо, к примеру, для предсказания массовых волнений в Руанде до 1994 г., основанного на снижении плодородия почвы, резком росте населения (средняя руандийская женщина беременеет восемь раз на протяжении жизни) и данных о крупномасштабной резне на этнической почве в 1960–1970-х гг. [17]. Предсказание насилия не делает его неизбежным и даже способно помочь предотвратить его, если официальные лица достаточно серьезно отнесутся к нему и вовремя предпримут соответствующие действия.
