Европа накануне Второй мировой войны очень далека от выжженных суданских пустынь конца XIX в. Но именно там проявились особенности мышления Черчилля, которые позволят нам понять наши проблемы. Именно оттуда мы начнем наше путешествие, чтобы взять из прошлого то, что поможет нам встретить во всеоружии настоящее.
В середине 1980-х гг. я был в Хартуме, столице Судана, освещая ситуацию с голодом, охватившим весь Африканский Рог. В Хартуме мне попалась книга о Судане столетней давности, «Война на реке: историческое повествование о повторном завоевании Судана». Это был первый исторический труд Черчилля, опубликованный в двух томах в 1899 г. [3].
«Война на реке» посвящена двум десятилетиям британской колониальной истории начиная с 1881 г., когда Британия совершила вооруженное вторжение в Египет, чтобы после народных волнений восстановить власть хедива Тевфик-паши. Корабли британского флота произвели артиллерийский обстрел Александрии, затем произошла высадка десанта, и перед Британией встала задача правления Египтом и Суданом, в то время египетской провинции. В том же году в отдаленных суданских пустынях вспыхнуло исламское восстание под руководством Мухаммеда Ахмеда Махди, или Спасителя. Британия поручила заслуженному военачальнику, генералу Чарльзу Джорджу Гордону, организовать эвакуацию египетского гарнизона из Хартума. Отряды Махди окружили Гордона, которому пришлось выдержать многомесячную осаду, прежде чем британский премьер-министр Уильям Гладстон распорядился отправить ему на выручку спасательный отряд. Но было слишком поздно. Подкрепление вошло в город через два дня после того, как генерал Гордон с оружием в руках был убит воинами Махди. Это поражение привело к отставке либерального правительства и положило начало длительному периоду правления консерваторов в Британии. Консерваторы начали процесс повторного завоевания Судана, который включал в себя засылку шпионов, строительство железной дороги на юг вдоль Нила и отправку экспедиционного корпуса. Кульминацией стала победа генерала Герберта Китченера над армией махдистов в 1898 г. при Омдурмане, на левом берегу Нила, напротив Хартума. Битва при Омдурмане стала одной из последних в своем роде накануне эпохи индустриальных войн: это был ряд кавалерийских атак широким фронтом. В последней принял участие и молодой Черчилль, офицер 21-го уланского полка. Яркие воспоминания юности, возможно, обеспечили Черчиллю более широкое видение судьбы Британии, чем то, что было у Чемберлена.
«Война на реке» Черчилля с ее широкомасштабными описаниями «цивилизации» и «варварства», с ее неудобными рассуждениями о традициях других культур и народов, с ее своеобразными и живописными батальными сценами читается как «История» Геродота и порой даже как «Илиада» Гомера. Тот же человек, который четыре десятилетия спустя станет спасителем западной цивилизации, пишет о «храбрых и честных… неграх, черных как уголь», которые «демонстрируют доблести варварства». Он описывает арабов как «более сильную расу», которая «навязала свои традиции и язык неграм. <…> Египтянин сильный, терпеливый, здоровый и послушный. Негр во всех отношениях ему уступает» [4]. Однако, по мнению Черчилля, египетское правление не отличается «добротой, мудростью или прибыльностью. Его цель – эксплуатировать местное население, а не способствовать его процветанию». Оно заменило «суровую справедливость меча» «запутанной системой коррупции и взяточничества». Утверждение Черчилля о том, что «плодородная почва и расслабляющий климат дельты [Нила]» не в состоянии породить «нацию воинов», – проявление географического фатализма, или «детерминизма», говоря научным языком. С современной точки зрения это, разумеется, вызывает сожаление.
Черчилль предстает и как путешественник, описывающий «подернутый дымкой» воздух пустыни, который «дрожит и переливается, как над печью», кхоры (каменистые ущелья), «поросшие странной травой со сладковатым запахом», «ощетинившиеся штыки» под «дикий и вызывающий дрожь аккомпанемент барабанов и флейт английских полков». В битве при Омдурмане армия Махди под знаменами, украшенными цитатами из Корана, напоминает молодому Черчиллю «изображения крестоносцев на гобелене из Байё» [5].
Черчилль везде ищет драматизма и живописности, элементов, которые придадут особую силу его выступлениям военного времени. Он похож на географа, для которого человеческие существа – разумная фауна, населяющая ландшафт. Он терпеливо описывает взаимосвязь дождей, плодородия почвы, климата, слонов, птиц, антилоп и племен кочевников. Черчилль не расист: его интересуют скорее культурные, нежели биологические различия. Он заявляет, что огромная территория Судана представляет собой «множество различий по климату и расположению, а это способствует появлению специфических и несходных между собой пород людей» [6]. Этот подход характерен для Аристотеля, Монтескье, Гиббона, Тойнби и других великих философов и историков.
От фатализма и романтизма «Войну на реке» спасает то, что грубо реалистичное описание племен и пустыни представляет их завоевание гораздо более значительным и увлекательным: непокорный географический и человеческий ландшафт становится препятствием, которое должен преодолеть добродетельный человек. Чем более безнадежной представляется история и география, чем менее перспективен человеческий материал, тем больше возможностей для проявления героизма. Ведь именно отдельные люди, равно как и география, определяют историю. Как пишет Исайя Берлин, говоря о Древней Греции, история – это то, что «творил и переживал Алкивиад», несмотря на «все усилия общественных наук» доказать обратное. «Война на реке» подтверждает это определение. Это повествование, которое в полной мере отдает должное гению индивидуальности. Возьмите генерала Гордона, о котором Черчилль пишет:
Вот он – субалтерн саперной роты, вот он командует китайской армией, а вот организует приют для сирот… Затем – генерал-губернатор Судана, наделенный властью над жизнью и смертью, войной и миром. Но в любой роли мы видим человека, в равной степени невосприимчивого к нахмуренным бровям мужчин и улыбкам женщин, к жизни и комфорту, богатству и славе [7].
Гордон впервые проявил невероятную храбрость во время Крымской войны. Затем он участвовал в подавлении Тайпинского восстания в Китае и в 1865 г. триумфатором вернулся в Англию, где получил прозвище Гордон Китайский. В 1870-х гг. мы видим его в Центральной Экваториальной провинции на юге Судана, где он занимается картографированием верховьев Нила и создает ряд колониальных поселений. Позже, в должности генерал-губернатора Судана, он подавляет восстания и борется с работорговлей. Благочестивый христианин, он умер мученической смертью во время своего последнего противостояния с махдистскими войсками в Хартуме. Как изображения великих мужей, созданные Плутархом, так и изображение Гордона, созданное Черчиллем, показывает, что он в первую очередь озабочен личностями и индивидуальными действиями; долг исполняется и вознаграждается [8].
Для Черчилля корни славы – в нравственности последствий, в реальных результатах, а не в благих намерениях. Британская военная операция в долине Нила заслуживает восхищения исключительно потому, что за ней последовала «великолепная работа по созданию хорошего правительства и процветания» [9]. Британцы действительно построили дороги и прочую инфраструктуру, разработали систему общественных услуг. Во время многочисленных посещений Судана в 1980-х гг. мне доводилось слышать, как суданцы с гордостью и ностальгией вспоминают длительный период британского правления и последовавшее за ним десятилетие независимости, после чего в стране снова начались волнения, восстания и впервые после Махди поднял голову религиозный фанатизм.
