Внизу хлопнула входная дверь. Пришел Тэд.
Я села на кровать и открыла крышку шкатулки. Маленькая пластиковая балерина в розовой юбочке начала делать пируэты под едва слышную хрипло звучащую мелодию. Эту шкатулку вместе с лежащим в ней свернутым ожерельем из кораллов ей подарили на шестой день рождения. Ожерелье всегда было в шкатулке, но сейчас отсутствовало. Я поискала в ящике, на каминной полке, на полу, даже заглянула под ковер. Потом побежала вниз.
– Она готовилась к уходу.
Тэд сидел на стуле с бокалом в руке, смотрел перед собой. Наконец повернул ко мне пустой взгляд.
– К чему она готовилась?
– Пропало ее ожерелье, кораллы, которые подарила моя мама. Она взяла его с собой. – Я замолчала, чтобы перевести дух.
– Почему ты так решила? – голос у Тэда был тихий и спокойный. – Она могла потерять ожерелье несколько лет назад.
– Его взяли недавно, там остался след.
– Значит, она потеряла его недавно.
– Как она могла его потерять? Наоми любила эти кораллы. Любила. Это означает, что она планировала побег, и взяла ожерелье с собой. Поэтому тогда так и улыбалась – про себя.
– Про себя?
– Да. На вечеринке.
– Какой вечеринке?
Я молчала, пытаясь вспомнить момент, когда видела ее в последний раз. Было ли на ней это ожерелье из кораллов? Может, она положила его в сумку вместе с туфлями?
– Дженни, на тебе лица нет, – Тэд встал, обнял меня за плечи.
– Оставь…
Он отстранился и посмотрел на меня, словно не узнавая. Потом пожал плечами и направился к лестнице.
– Неужели ты не понимаешь? – крикнула я вслед. – Ее не похитили.
Я смотрела, как он поднимается по лестнице, опираясь на перила, и мне казалось, что он медленно выходит из моей жизни. Но мне это было безразлично.
Она взяла с собой коралловое ожерелье, потому что хотела уйти. Ее не похищали. Она в безопасности.
Глава 29
Дорсет, 2011
Тринадцать месяцев спустя
Наоми танцует. Влюбленная Мария танцует с Тони. В спектакле «Вестсайдская история» такой сцены нет, а в моем сне есть. Вначале они танцуют близко друг к другу и медленно, но затем темп нарастает, музыка становится громче и громче, пока не превращается в бессвязный грохот. Начинает мигать свет, отчего движения танцующих становятся отрывистыми, как в видеоклипе. Зрители встают и выходят из зала. Барабанная дробь встряхивает меня и еще некоторое время отдается эхом в моей голове после того, как я просыпаюсь.
Я прихожу в себя только через несколько минут. Теперь кошмары снятся мне каждую ночь. Сегодня вот театр. Я не вспоминала о нем уже несколько месяцев. Убираю волосы с глаз и смотрю в темноту, пытаясь подавить образы, мечущиеся в сознании.
Я пытаюсь разглядеть его в заднем ряду партера или в коридоре, где он стоит, прислонившись к стене. И тут меня осеняет. Может, в театре осталось что-то, содержащее его ДНК? Ну, я не знаю, может быть, волосы на сиденье, носовой платок… Полицейские обыскали театр, но они могли что-то упустить. Надо позвонить Майклу и спросить, где именно они искали. Нет, не стоит, он подумает, что я рехнулась. А может, так оно и есть? И все же… надо поехать и поискать везде. Убедиться самой, что там ничего нет, иначе я не успокоюсь. Где-то обязательно должно быть доказательство, что он ее увел. И я обязана его найти.
Остаток ночи я провожу без сна, а дождавшись семи, звоню Майклу. Он отвечает мягко, но сдержанно.
– Собирался к тебе приехать вчера, но задержался на работе. Переживаю, что сказал тебе о ДНК. Не надо было.
В прошлый раз он говорил, что обычно уличить преступника в похищении девушки можно, только обнаружив его ДНК на ее трупе. В вагине, пищеводе, на одежде, волосах. Я не хочу об этом знать. Она жива.
– Ты был прав, в лесу ничего нет.
– Ты все же туда поехала? Ох, Дженни… Я же говорил тебе: криминалисты там все обыскали.
У него сейчас наверняка огорченное лицо, уголки губ опущены.
– Я подумала о театре.
– О театре… – повторяет он.
– Да. Мне приснился сон. Постановка «Вестсайдской истории», в которой она участвовала, и я подумала…
– Но там год назад тоже все обыскали, начиная с гримерных.
– Ты уверен, что все?
Майкл вздыхает, и я слышу щелчок, когда он вытаскивает из дипломата ноутбук.
– Подожди, я перезвоню через несколько минут.
Какой смысл был что-то искать в ее гримерной, где она только переодевалась? А макияж всегда накладывала дома и после спектакля не снимала. Наверное, потому, что встречалась с ним по дороге туда и обратно. Наоми выглядела в нем на все восемнадцать, что для нее было очень важно.
Телефон звонит, и я быстро нажимаю кнопку соединения.
– Как я и думал, они осмотрели весь театр, – голос у Майкла спокойный и уверенный. – Передо мной перечень. Отпечатки пальцев с дверных ручек, кранов, сидений задних рядов партера, в туалетах. Осмотрен каждый шкаф, корзины для костюмов, мусорные баки и контейнеры снаружи. – Он на секунду замолкает. – Вскрывали даже половые доски.
Я этого не знала. То есть они уже тогда подозревали, что она мертва.
– Дженни, остановись, – Майкл откашливается, говорит громче. – Ты доводишь себя до безумия. – Он молчит, затем говорит спокойнее: – Выбрось это из головы. Позволь нам заниматься своей работой.
– Майкл, я не могу выбросить это из головы. Как ты не понимаешь? Ведь когда его поймают, он будет все отрицать. И ехидно улыбаться. Потому что знает: никаких прямых улик против него нет. Их нужно найти.
– И ты задумала поиски в театре, потому что тебе что-то приснилось? – Он опять вздыхает.
Да, приснилось. Но сны всегда что-то означают.
Я набираю номер телефона школы, где училась Наоми. Директор занята на педсовете, но перезванивает мне через десять минут. Голос у нее добрый.
– Рада вас снова слышать. Как живете?
– Спасибо, мисс Уинем, все в порядке.
Если бы она меня сейчас увидела, то, наверное, поверила бы, что так оно и есть. Прожив больше года у моря, я выгляжу намного лучше, чем когда мы виделись в последний раз. Но рана по-прежнему кровоточит, только внешне этого не видно.
– Я хотела спросить вас о театре. Может быть, полицейские при осмотре что-то пропустили? Я хочу приехать и проверить. На всякий случай.
Мисс Уинем, видимо, воспринимает мои слова как абсурд, поэтому отвечает не сразу.
– Вы можете, конечно, приехать и посмотреть, дорогая. Но, я думаю, вряд ли что-то найдете. Тем более что там все изменилось.
