Способность запоминать и воспроизводить слова и образы в любом порядке лишь демонстрировала силу памяти. Применялась же она, вопреки общепринятому мнению, не столько для заучивания и произнесения речей, сколько для анализа и размышлений. Недаром Платон порицал изобретение письменности за то, что память лишается упражнения, а ум человека – системы. Привычка по любому вопросу заглядывать в книгу (в наше время сказали бы – гуглить в Интернете) пугает Платона тем, что люди «будут многое знать понаслышке, без обучения, и будут казаться многознающими, оставаясь в большинстве невеждами». Ведь чтобы размышлять о чем-то, сравнивать идеи, устанавливать связи между фактами и явлениями, нужно все эти предметы одновременно удерживать в уме. Как добиться этого без искусной памяти с ее упорядоченной системой мест? Не потому ли гении античности и возрождения – эпох, когда искусство памяти было в почете, – достигали столь многого в столь многом, наше же время рождает лишь узких специалистов? Пренебрегая памятью, мы разучились правильно думать.
А ведь была еще и иная, метафизическая сторона памяти. Согласно тому же Платону, помимо нашего грубого и несовершенного мира существует высший мир – мир идей, форм, вечных сущностей. Земные вещи являются лишь искаженными копиями этих идей, словно тени, которые огонь отбрасывает на стены пещеры. Душа человека нисходит из мира идей, но при рождении об этом забывает. Поэтому мы не извлекаем идеи из опыта – мы их припоминаем! Таким образом, память – единственный источник истины. Нужно только придать ей структуру, соответствующую истинной структуре мироздания. И здесь нам является фигура основателя оккультного искусства памяти – Метродора из Скепсиса. Порвав с традицией располагать места памяти в реальных или воображаемых зданиях, он создал систему, основанную на астрологическом зодиаке. Она должна была давать своему обладателю магическую силу – и, видимо, давала, если судить по тем легендам, которыми было окружено в античности имя знаменитого скепсийца.
Много веков спустя два главных средневековых схоласта – Альберт Великий и Фома Аквинский – по-своему переосмыслив античное искусство памяти, перенесли его из риторики в этику, трактуя как часть добродетели благоразумия, ведь благоразумие основывается на детальном знании Библии, памяти об Аде и Рае. Как все это запомнить неграмотным прихожанам? И вот по всей Европе строятся огромные здания, разделенные на большое количество мест, наполненных множеством необычных запоминающихся фигур – святых, чертей, горгулий. Это готические соборы – настоящие средневековые театры памяти!
В ту же эпоху иудейские каббалисты сосредоточенно медитируют над еврейским алфавитом, пытаясь из комбинаций букв восстановить Имена Бога. Под их влиянием Раймунд Луллий создает свою версию оккультного Искусства на основе латинизированных каббалистических диаграмм и схем, на которых располагаются места для понятий, связанных с Именами или Атрибутами Бога. Луллий утверждает, что его Искусство позволяет познавать суть всех вещей, поскольку ум в нем взаимодействует с логикой самого универсума. Популярность идей Луллия столь велика, что в Сорбонне открывается кафедра луллизма.
Места Симонида, идеи Платона, звезды Метродора, добродетели Альберта, схемы Луллия – все это вехи на пути, ведущем к созданию подлинно магического Искусства памяти, позволяющего постигать Вселенную и управлять ею одной лишь силой разума. И вот этот синтез происходит. Джулио Камилло строит свой Театр – зримое воплощение метафизических схем Метродора и Луллия в виде величественного здания с образами в духе Симонида и Альберта.
Зритель в Театре памяти стоит внизу, на сцене. Его взгляду предстают семь восходящих уровней аудиториума и семь проходов, в каждом из которых по семь врат. На первом уровне Камилло размещает семь планет. Следующие уровни Театра соответствуют Лестнице бытия – от первоэлементов до человека с его способностями. И подобно тому как значение букв в схемах Луллия меняется на разных уровнях творения, влияние планет на разных уровнях Театра раскрывает различные свои аспекты. Так образы памяти в Театре Камилло обретают силу астральных талисманов, воздействуя на которые можно воздействовать на мир. Мистическая память становится рабочим инструментом мага. Неудивительно, что ренессансные ученые и художники, алхимики и знатоки герметических искусств так стремились посетить замечательный Театр, при помощи которого божественный Камилло творил чудеса.
Всякий, кто видел Театр, мог запомнить его устройство. Однако воспользоваться его магической силой мог лишь тот, кому Камилло раскрыл бы свои герметические секреты. Считается, что Камилло не оставил учеников, а Театр его то ли сгорел, то ли был разрушен. Но вот он перед нами, воссозданный в зазеркалье для хранения памяти ужасной женщины, которую называют Госпожой. Откуда он здесь? Кто рассказал ей о Театре? Или она сама встречала божественного Камилло? Возможно, нам еще предстоит это узнать. А пока…
* * *
– Где это мы? – робким полушепотом спросила Вера.
Вергилий метнулся ввысь и засветился ярко, словно люстра:
– Неужели вы не узнаете театр памяти? Из какого же вы невежественного времени и места? Не ведаете высокого искусства памяти!
– А, ясно… Шерлок Холмс, чертоги разума и все такое, – мрачно заметил Борис. – Только мне все эти чертоги и театры ни к чему. Я обычно представляю свою память как жесткий диск. Отдельно текстовые файлы, отдельно музыка и видео. По-моему, очень удобно.
– Шерлок… Холмс? Жесткий? Диск? – Вергилий вытаращил глаза и с непониманием покачал головой. – Боюсь, с переводом снова неполадки. Внимайте же, о необразованные создания: здесь, в малом реминискоруме, то есть внутреннем театре памяти Госпожи, хранятся ее воспоминания. Самые важные – на первом ряду, вот здесь, за дверями с символами планет. Идемте! Скорей!
Вергилий проскользнул за одну из дверей. Друзья последовали за ним.
За дверью обнаружилась небольшая полутемная комната с обитыми досками стенами. На столе, беспорядочно разбросанные, лежали крупные старинные карты Таро, напоминающие те, что они видели на выставке, – казалось бы, так недавно, а словно в прошлой жизни. Трюмо, завешенное старой шалью, стулья, пуфик, в шкафу – разноцветные банки и склянки, старинные книги с названиями на неизвестных языках. На стене – пучки высушенных трав и полотняные мешочки, лосиный череп с разлапистыми рогами.
– Жутковато, – Грета вздрогнула. – Как будто она вот-вот появится…
– Не появится. – Вергилий небрежно махнул призрачной рукой. – Не стоит беспокойства, ведь это всего лишь воспоминание. Здесь Госпожа когда-то работала. За этим столом читала эти книги. Простите, – обратился он к Вере, – не могли бы вы взглянуть в зеркало? Мне кажется, это нам поможет…
– Посмотреть в него? Что может быть проще!
Вера сделала то, что просил Вергилий. Сдернула шаль с зеркала – и словно приросла к полу. Зеркало вспыхнуло ярким огнем.
– О боже… Что это?.. Леша!.. Как же это?
Ее отражение старело на глазах, но ужаснее всего было даже не это. Параллельно с тем, как перед глазами в зеркале старело лицо, перед мысленным взором Веры кто-то синхронно прокручивал кинофильм всей ее будущей жизни.
