— Павел Иванович, — сказал Зиновьев сочувственно. — Сожалею… Встретились вот в таких, понимаете ли, обстоятельствах.
Горн кивнул.
— Вам помощь не нужна? Что-нибудь седативное?
— У меня есть, — ответил аптекарь.
— Ах, ну да! Тут же аптека! — отозвался Павел Семенович и обратился к Архипову: — Показывайте, где тело?
Сыщик встал.
— Мне идти с вами? — робко спросил Горн.
— Нет, оставайтесь. Гиляровский, смотреть будете?
— Конечно, — ответил я.
Следуя за Захаром Борисовичем, мы прошли к лестнице, под которой находилась дверь в довольно просторное помещение с двумя окнами, закрашенными белой краской. Стены были выложены кафелем, вдоль них стояли стеллажи с разнообразной медицинской посудой. Везде царил порядок, кроме центра комнаты, усеянного битым стеклом. Возле свалившегося набок белого стола лицом вверх лежал Мишель. Рот его был широко открыт, под головой на паркет натекла небольшая лужица крови.
Доктор поставил стол на ножки, водрузил на столешницу свой саквояж и, щелкнув замками, раскрыл его.
— Нуте-с, приступим к первичному осмотру, — сказал он. — Захар Борисович, позовите кого-нибудь, чтобы записывал протокол.
Архипов крикнул в коридор:
— Новиков, иди сюда!
Явился один из сотрудников Сыскного отделения, которого я не заметил при входе, и уселся за другой конец стола, приготовив бланк протокола и перьевую ручку.
Я присел возле покойника и принялся изучать его лицо.
Зиновьев измерил температуру тела, расстегнул жилет и рубашку и исследовал кожные покровы.
— Итак, — сказал он, — смерть наступила три-четыре часа назад.
Он аккуратно, стараясь не испачкать руки в крови, приподнял голову Мишеля и осмотрел затылок.
— На теменной части имеется рана, нанесенная, судя по всему, вот этим. — Доктор указал на горлышко бутылки, валявшееся неподалеку. Другие осколки вместе с коричневым донышком отлетели почти к стене. Архипов нагнулся и понюхал донышко.
— Водка.
Зиновьев забрал у него донышко и тоже понюхал.
— Нет, не водка. Это спирт, Захар Борисович, вполне уместный в гомеопатической аптеке. Видите цвет и размер бутылки? Это медицинский спирт, а не водка.
— Хорошо, — сказал Архипов.
— То есть он умер от удара? — спросил я.
— Вряд ли, — отозвался Зиновьев. — Рана не опасна.
Я указал на перекошенное лицо Мишеля:
— У него губы в крови.
— Да, это интересно, — сказал Зиновьев, присаживаясь на корточки рядом со мной. — Я бы сказал, что он перед смертью страдал. Но от чего?
— Доктор, а как вы думаете, он действительно был с женщиной перед смертью?
— Сейчас узнаем, — ответил Зиновьев, — Новиков, помоги-ка, братец! Давай спустим с него штаны.
Я встал и отошел к полкам, наблюдая, как доктор вместе с полицейским стягивают брюки с покойного, обнажая его пах. Зиновьев достал из саквояжа лупу и погрузился в изучение открывшейся картины. Мне стало неудобно, и я принялся разглядывать препараты на полках. Впрочем, безрезультатно.
— Неплохо, неплохо, — бормотал доктор.
— Что вы имеете в виду? — спросил сыщик Архипов.
— Ну, органы размножения у молодого человека ярко выражены, дай бог каждому!
— Павел Семенович!
— Увы, следов семяизвержения я не замечаю. Ни малейших. Даже если он вымылся, у него все равно должны были остаться мелкие частицы. Нет, Новиков, давай наденем ему штаны обратно.
Доктор встал, под его ботинками хрустнули осколки стекла.
— Оформим, отвезем его в морг, и тогда я только смогу определить причину смерти. А так — извините, Захар Борисович.
— Хорошо, — кивнул сыщик. — Подожду.
Он нагнулся к телу и стал ощупывать его карманы. В брючном оказался смятый бумажный листок. Архипов расправил его, прочитал и бросил на меня удивленный взгляд.
— Однако! — сказал он.
— Что там? — спросил я.
— Письмо, — ответил Захар Борисович.
— Письмо? Кому?
— Вам, Владимир Алексеевич.
— Мне? Можно?
Сыщик протянул листок бумаги:
— Только верните. Придется приобщить его к делу.
Я прочитал: «Господин Гиляровский! Мне нужно с вами срочно увидеться. Прошу вас! Мне никто не может помочь. В полицию я обратиться не могу, иначе — каторга. Я надеюсь, что вы — честный и умный человек. И вы мне поможете! Если нет — то мне не поможет никто. Я боюсь, что все это плохо кончится. Он может убить меня, как убил того купца. Ведь я тоже виноват в этом. Я пошлю это письмо на адрес редакции — как только вы его получите, сразу приезжайте. Но только, ради бога, ничего не говорите моему хозяину. Я был в клубе и видел вас, но боялся подойти — вы сидели за одним столом с убийцей».
Письмо было подписано «М. Рогаткин».
— Итак? — спросил Архипов.
Я пожал плечами.
— Вероятно, он запомнил меня, когда я приходил сюда говорить с Горном. Я ведь тогда представился и рассказал, где работаю. Может, он слышал обо мне раньше или читал публикации в газетах.
— Да-да, вы же «король репортеров», — едко улыбнулся сыщик.
Я махнул рукой:
— Популярность в нашей работе тоже имеет выгодные стороны, Захар Борисович. Зато теперь круг подозреваемых резко сузился.
— Вы мне не рассказывали про клуб. С кем вы сидели за одним столом?
Я коротко пересказал ему свой поход на концерт хора Кобылиной в Купеческом клубе, однако не стал упоминать свою поездку к старухе и разговор с Глашей Козорезовой. В конце концов, он об этом не спрашивал, да и результаты того разговора пока для меня не представлялись важными.
— Надо бы отвезти вас в Гнездниковский и снять допрос по всей форме, — задумчиво сказал Архипов.
— Как хотите.
Он посмотрел на меня пристально. Я подошел ближе и шепнул так, чтобы не слышал полицейский Новиков:
— Но тогда придется объяснять, почему вы делились со мной информацией по расследованию, Захар Борисович.
Он кивнул:
— Хорошо, успеется еще. Предписываю вам никуда не отлучаться из города до моего особого распоряжения.
— Захар Борисович! А если мне будет нужно?
— Потерпите. Речь о двух убийствах. А их может быть и больше.
— Почему вы так думаете? — поинтересовался я.
Захаров оглянулся на Новикова.
— Чую, — сказал он тихо.
