Я приехал незадолго до обеденного часа, и поэтому мой Иван сумел найти местечко у подъезда ресторана для стоянки. На первом этаже располагалась старинная, еще патрикеевская блинная, где степенные допотопные купцы поглощали десятки блинов с самыми разнообразными начинками и приправами. Там было тихо, степенно, никакого табачного дыма, никакой музыки. И даже водку там не пили, потому как водка — не лучший спутник блинам. Зато чай носили не просто парами, а чуть не ведерными чайниками. И при этом половой тащил целую стопку полотенец — вытирать вспотевшие шеи и щеки.
Я сдал бушлат и папаху в гардероб, получил латунный номерок, миновал вход в этот нижний зал и взошел по лестнице — не так давно я поднимался по ней, чтобы напроситься в гости к миллионеру Елисееву — тогда он скупил весь тестовский ресторан, чтобы в одиночестве, без чужих глаз отметить высочайшее разрешение на получение ордена Почетного легиона. Теперь же сверху, из ресторанного зала, в центре которого помещался бассейн с живыми стерлядями, доносились звуки чудесного механического оркестриона, исполняющего «Большой венский вальс».
Старший половой Кузьма, с бородой как у Саваофа, приветливо встретил меня и проводил за столик у окна.
— Будете обедать, Владимир Ляксеич? — спросил он. — Или только перекусите?
— Перекушу немного. Вели подать графинчик шустовской рябиновки и пару расстегаев с налимьей печенкой — на закуску. Потом ухи. А на основное — утку с кашей. А про десерты ты теперь, Кузьма, забудь. Я на диете.
Старший половой сочувственно кивнул — мол, все понимаем. На диете — значит, доктора так прописали. Ничего не записывал, потому что все меню Тестова держал в голове и мог о каждом блюде рассказать так, что посетитель, осоловев, иногда и не попробовав, уже лез в кошелек расплатиться за рассказанные Кузьмой блюда.
Я откинулся на спинку стула с легким сожалением, потому что не все из заказанного мне предстояло съесть — ведь я пришел сюда не столько пообедать, сколько вызвать на разговор шеф-повара.
Принесли графин рябиновки с расстегаями — я и не заметил, как проглотил их. А вот когда передо мной появилась тарелка царской ухи, прозрачной и душистой, я приступил к спланированному заранее святотатству. Не вынимая рук из-под скатерти, я вынул из жилетного кармана бумажный сверточек, развернул его и кончиками пальцев подцепил головку таракана с большими усищами, которого вчера мне специально отловил и располовинил Коля. Пока никто не видел, я быстро кинул тараканью голову в уху, а потом ударил по столу ложкой и позвал Кузьму. Тот появился мгновенно.
— Непорядок, — сказал я тихо, чтобы не привлекать других посетителей. — Взгляни-ка, Кузьма, что это плавает у меня в тарелке?
Старший официант склонился над тарелкой и замер. Он, конечно, никак не мог предположить, что тараканью голову в уху подкинул я — ведь за мной такого отродясь не водилось. Бывало, что разные сомнительные личности старались подкидывать в свои блюда разные гадости, чтобы пообедать без платы или даже стребовать с трактира деньги за такое безобразие. Но я же не относился к такому разряду посетителей. Так что моя хитрость вполне сработала — Кузьма оторопел.
— Позови-ка мне, братец, шеф-повара, Михаила Ивановича. Думаю, что мы с ним разберемся, как это попало ко мне в тарелку.
Лицо Кузьмы сравнялось по цвету с белой бородой. Он поклонился и исчез.
Скоро в конце зала появилась обширная фигура Рыбакова — он шел в распахнутом пальто и с кепкой, зажатой в руке, вероятно, тревожный сигнал Кузьмы застал его на выходе. Гладко выбритое лицо Рыбакова заливал пот, а глаза тревожно метались по залу. Наконец он подошел и указал на стул:
— Разрешите?
Я кивнул.
— Что случилось, Владимир Алексеевич? Кузьма сказал какую-то глупость, мол, таракан у вас в тарелке. Этого не может быть, — заявил Рыбаков.
— Все верно. Это я сам его туда подкинул, — спокойно ответил я.
Рыбаков сердито засопел.
— Не понимаю! Как? Зачем?
— Не сердитесь, Михаил Иванович, — примиряющее сказал я, вынимая тараканью головку за длинный ус и смахивая ее под стол. — Мне нужно было выудить вас с кухни, да еще и под надуманным предлогом. Кузьма будет молчать, чтобы не опозорить заведение, а вы потом ему скажете… ну, что-нибудь придумаете.
Рыбаков сердито кашлянул и со злостью посмотрел на меня:
— И к чему все эти тайны мадридского двора?
— Повторяю, мне надо с вами срочно переговорить.
— О чем?
— О ваших походах к аптекарю Горну, — сказал я тихо.
Михаил Иванович просел как плохое тесто. Он даже не побледнел, а посерел. Видимо, было в этих походах к Горну что-то такое, чего он ни в каком виде не хотел бы со мной обсуждать. Поэтому я на всякий случай добавил:
— Про ваши посещения полиция пока не знает. Я ничего не говорил следователю. Но вы сами понимаете, после вчерашнего убийства…
— Убийства? — всем своим обширным телом содрогнулся Рыбаков.
— А вы не слышали? Убили Мишеля, подручного Горна.
— Как? Как убили? — сиплым голосом спросил шеф-повар.
— Не знаю, — солгал я. — Вскрытия пока не проводилось.
— Кто убил?
— О! Ну, это вы, Михаил Иванович, хватанули! Это еще предстоит узнать. Идет следствие. И то, что вас пока снова не вызывали на допрос, это исключительно из-за моей скромности. Уже то, что я вас предупредил, — нехорошо с точки зрения полиции. Так что я оказал вам большую услугу. Теперь и вы окажите услугу мне — расскажите, что вы делали у Горна? Вас все равно потом об этом спросят — если сам аптекарь расколется. А если нет — значит повезло вам.
— И вы напишете обо мне в газете? — спросил Рыбаков.
Я подумал.
— Если вы — не убийца, то могу и не писать. Но пока… в вашем деле есть белые пятна… Я имею в виду эти поездки в аптеку.
Рыбаков огляделся.
— Слушайте, Гиляровский, — сказал он, вытирая пот со лба белоснежной салфеткой, взятой со стола. — Я не могу тут с вами долго сидеть. Сами понимаете — о чем нам с вами говорить в зале? Пара комплиментов, и все. Будет подозрительно, если я вдруг начну вам что-то рассказывать.
— Вы можете, например, рассказать мне ваш знаменитый рецепт двенадцатислойной кулебяки, — предположил я.
Рыбаков поморщился.
— Я собирался на улицу, прикупить кое-что к вечеру. Со мной пойдут двое наших — с корзинами. Давайте так, через полчаса встретимся на Охотном у лавки зеленщика Малофеева. Знаете, где она?
— Да. Почти напротив грота в Александровском саду.
— Точно. Там я отпущу своих работников, и мы, как бы случайно встретившись, пойдем медленно в сторону трактира. Беседуя.
— Хорошо, — согласился я.
Рыбаков встал.
