Я оглянулся. В дверях небольшого нотного магазина стояла миловидная юная девушка в темно-синем платье и с русыми волосами. Ее серые глаза смотрели прямо на меня, а пухлые губки улыбались.
— Должно быть ты — Алевтина? — сказал я.
Глаза девушки тут же округлились от удивления.
— Откуда вы знаете?
— Мой секретарь, Коля, недавно тут был, и ты напоила его чаем. Он еще спрашивал про вот эту аптеку.
— А! — Девушка зарумянилась. — Был такой мальчишка.
— Не такой уж он и мальчишка. Ему уже пятнадцать. Не думаю, что ты намного его старше.
— Намного! — серьезно ответила девушка. — Мне восемнадцать. Будет через месяц.
— Тебе не холодно? — спросил я.
— Немного, — призналась Алевтина. Голос у нее был красивый — округлый и мелодичный.
— Может, ты и меня чаем угостишь? Я, кстати, тоже этой аптекой интересуюсь. Вернее, аптекарем.
Девушка кивнула и отошла в глубь магазина, приглашающе кивнув мне.
Внутри на стеллажах стояли плотными рядами нотные тетради и журналы. В дальнем углу чернело пианино с белой кружевной салфеткой на верхней крышке. В другом углу — стол с парой венских стульев и кассовой книгой. На подоконниках несколько раскрытых в сторону улицы нот перемежались с цветами в горшках. В общем, милая культурная обстановка, в которой чувствовалась уверенная женская рука.
— А хозяин твоего магазина…
— Владимир Петрович? Он, как правило, сидит наверху и спускается только к особым клиентам.
— Ага!
— Хотите чаю? — спросила Алевтина.
— На самом деле нет. Только что выпил прекрасный кофе по особому рецепту. Значит, хозяин наверху, а ты здесь — внизу распоряжаешься?
— Да, — скромно ответила Алевтина. — Снимайте ваше пальто, вешалка там, у двери.
Я снял бушлат и папаху и подсел к столу. Вероятно, именно здесь сидел и Коля — с этого места открывался хороший вид через витрину прямо на дверь магазина. Однако верхние этажи отсюда были не видны.
— А Павел Иванович Горн — он тоже живет над своей аптекой? — спросил я.
— Павел Иванович? Да. На втором этаже.
— А сейчас он здесь?
Девушка подошла к витрине и сквозь нее посмотрела вверх. Но, как и я чуть раньше, она не увидела ничего особенного.
— Не знаю, — сказала она, возвращаясь, — сегодня я его не видела.
— А ты знаешь, что тут произошло вчера?
— Так, в общих чертах… Говорят, что-то случилось. Наверное, кража. Приезжала полиция. Но я рано ушла — больная сестра вызвала меня запиской. А что?
— Ты ничего не знаешь про убийство? — удивился я.
Алевтина вдруг побледнела.
— Убийство? Кого убили? Кого-то из прохожих? Из покупателей? Неужели самого Павла Ивановича?
Я вдруг остановился ошарашенный. Она не назвала имени Мишеля! Я уже замечал, как, узнавая страшные известия, мы до последнего не хотим верить, что они касаются нас самих или наших близких. Наш разум предлагает самые различные, самые фантастические варианты, лишь бы не допустить мысль о том, что опасность коснулась дорогого нам человека.
— Убили молодого человека, — медленно сказал я, исподлобья наблюдая за Алевтиной, — Мишеля, продавца аптеки.
Девушка застыла, ее тело словно окаменело, дрожала только нижняя губа.
— Нет! — вдруг громко крикнула она. — Нет!
Вскочив, она бросилась к двери — я выставил руку, чтобы поймать ее, но она с силой отбросила мою руку, толкнула дверь, перебежала через улицу, толкнув спешащего куда-то молодого мужчину с портфелем, подбежала к двери аптеки, начала колотить в нее кулачком, крича:
— Миша! Миша! Открой!
Я выскочил за ней и успел поймать оседающее тело у самой земли. Кое-как поставив на ноги рыдающую девушку, я вернул ее в магазин и усадил на прежнее место, где она сжалась маленьким комочком. Мужчина с портфелем сунулся было в двери, чтобы устроить скандал, но я рявкнул на него, и он поспешил скрыться.
— Ну, прости меня, дочка, прости, — бормотал я. — Не знал, дурак…
В этот момент послышался скрип ступеней, и из-за угла вышел старик в сером халате и круглых очках на пористом красном носу. Под носом спускались к подбородку длинные желтые усы. Старик грозно хмурил брови. В руке у него была кочерга.
— Эй, вы! — грозно сказал он сиплым голосом. — Вы что творите! Зачем обидели мою Алю? Уходите, а то…
Я встал.
— Владимир Петрович? Моя фамилия Гиляровский. Я виноват, конечно. Вот, рассказал девушке про вчерашнее убийство и никак не предполагал, что она…
— Ох, молодой человек, — старик осуждающе покачал головой. — Что же вы наделали. Я молчал, все думал, как бы половчей сказать, а вы…
— Вы знали? — всхлипывая, спросила Алевтина.
Он поставил кочергу в угол, подошел и погладил ее по голове.
— Знал, девочка, знал. Но не стал тебе говорить, прости. Думал, как бы половчей…
— Простите меня, — снова сказал я девушке.
Она кивнула, не отнимая рук от лица.
— Иди наверх, полежи немного, — предложил старик. — А я тут поговорю с господином Гиляровским.
Алевтина медленно встала и ушла. Старик сел на ее место, вынул из кармана халата короткую трубку и, чиркнув спичкой, разжег ее.
— Так у них была любовь, — тихо сказал я.
— Ну… у него — не знаю, а у нее — да. Мы же тут живем маленьким мирком. Окна выходят на улицу. Так что все видно. Она к нему через черный ход бегала.
— А где этот черный ход?
— Там справа арка. В нее заходите, и налево. Почему интересуетесь?
Я вынул свою визитную карточку и передал старику. Тот сдвинул очки к кончику носа и прочитал.
— А, теперь понятно. Владимир Алексеевич, зря вы вот так-то, по-медвежьи…
— Зря. Только поймите и меня. Я веду расследование, пишу большой материал для газеты.
Старик помолчал.
— Это про его делишки, что ли?
Я насторожился:
— А какие именно делишки?
— Не про них? — спросил старик.
— Про отравление в Купеческом клубе коннозаводчика Столярова. А что за делишки?
Старик пожал плечами:
— Стоит ли теперь-то? Де мортус аут бене, аут нихиль.
— Латынь? Не силен.
— О мертвых либо хорошо, либо ничего, — ответил старик.
— Согласен. Но только не в этом случае. Убийца Столярова на свободе. И, кстати, возможно, что он же убил и Мишеля. Почерк убийства схож. Так что лучше узнать о мертвом пусть и плохое, но то, что поможет найти душегуба.
