Я встал.
— Спасибо вам, Владимир Петрович. И еще раз извините за Алевтину. Она вам родственница?
Старик снял очки и протер корявыми пальцами слезящиеся глаза.
— Нет. Я еще девчонкой ее на улице подобрал. Она тут неподалеку милостыню просила. Хорошая девочка, думаю, мне в помощницы такая нужна. У нас ведь тоже в основном дамы покупают. Да… Хорошая девочка. Но обманщица. Сестра, говорит, болеет, пустите меня, Владимир Петрович. Откуда у тебя сестра, спрашиваю? Никогда не было, а тут возникла вдруг. А она — пустите, надо! А я вот что скажу — понесла она от Мишеля этого. И ходила к бабкам плод вытравливать, бедняжка. Я человек старый, много чего видел, много что знаю. Ну, я ей ничего не сказал — это ее судьба, что тут… А еще и это убийство. Ну, ничего, время пройдет, раны залечатся, найдет себе хорошего парня, может, еще и замуж ее выдам. А потом и магазин этот отпишу по завещанию. Вы идите, господин Гиляровский, не слушайте мою болтовню, я так могу до второго пришествия рассусоливать. А если еще будут вопросы — приходите к старику.
Я попрощался, положил флакон в карман, оделся и вышел на улицу.
Итак, аптека по-прежнему была закрыта, но я нашел арку, о которой говорил старик, прошел ее насквозь и свернул налево. Там действительно была дверь. Я потянул за ручку, опасаясь, что она заперта изнутри, но ничуть не бывало, дверь с легким скрипом открылась. На небольшой лестничной площадке стояло несколько завязанных бечевкой мешков, а дальше наверх вела деревянная лестница, крашенная коричневой краской. Еще одна дверь вела, вероятно, в аптеку, но я сразу направился наверх, в квартиру Горна.
На лестнице было темно, и я решил зажечь спичку. Вынул коробок, чиркнул спичкой, но она, едва загоревшись, тут же погасла. То же самое — со второй спичкой. Загорелась только третья. Я поднес коробок к огоньку и увидел на нем надпись: «Фабрика М. П. Патрикеева». Ого! Ну и дрянь же спички у вас, Матвей Петрович! Третья спичка погасла, догорев только до середины лестницы. Я бросил ее и зажег новую. Так, потратив еще три или четыре спички, я добрался до второго этажа и уперся в новую дверь, оклеенную старыми выцветшими обоями. Толкнул ее, и, о чудо, она открылась. Я попал в небольшую кладовку, заваленную ящиками, какими-то старыми абажурами, сломанными стульями и пыльными пачками газет. Оттуда — в кухню с металлическим рукомойником, чугунной плитой и грудой грязных тарелок. Здесь пахло пережженным салом. Следующая дверь вела в гостиную — небольшую, с плотно занавешенными окнами — которые я видел с улицы. У дальней стены на грязно-бордовой софе полулежал Горн и храпел. На полу перед софой стояло несколько коньячных бутылок. Я подошел, поднял бутылки и просмотрел этикетки. Это все были дешевые сорта. Горн спал, приоткрыв рот, а щеки его казались темными провалами.
— Павел Иванович, — позвал я. — Проснитесь!
Мои слова не произвели никакого действия на спящего аптекаря. Я наклонился и потряс его за плечо:
— Павел Иванович!
Горн дернулся, открыл глаза и с ужасом уставился на меня.
— Я Гиляровский.
Горн рывком сел на софе и стал шарить руками по обивке. Он пытался что-то сказать, но язык не слушался его.
— У вас было открыто. Я пришел с черного хода — там все двери чуть не нараспашку. Зря вы так не бережетесь, тут же недавно вашего помощника убили.
Горн сглотнул и потянулся за бутылкой около софы. Нащупав горлышко, он схватил ее, посмотрел — там оставалось совсем немного пойла. Потом прильнул к бутылке и, допив, бросил ее рядом с собой.
— Фу! — сказал он, отдуваясь. — Какого черта, Гиляровский! Как вы сюда попали?
— Я же говорю — двери с черного хода были открыты. Это очень неосторожно.
— А! — Он вяло мотнул головой. — Не все ли равно!
— У меня к вам несколько вопросов, господин Горн, — сказал я, оглядываясь. Наконец я заметил кресло, подтащил его за спинку поближе к софе и сел, не раздеваясь.
— Боже! — простонал Павел Иванович. — Вы когда-нибудь оставите меня в покое? Вам что, мало того, что случилось с Мишелем?
— Вы знаете, кто его убил? — спросил я прямо.
Он пожал плечами и снова начал шарить среди бутылок под своими ногами. Наконец нашел почти полную.
— Хотите выпить? — спросил он.
— Нет, — ответил я. — Пока нет.
— Как хотите.
Горн приложился к бутылке. Я боялся, что, как все алкоголики, он стремительно опьянеет и не сможет связно говорить. Я встал, подошел к окну и слегка отодвинул одну из штор. Тусклый свет попал на лицо аптекаря, и он мучительно поморщился.
— Что это вы тут распоряжаетесь, как у себя дома? — спросил Горн заплетающимся языком. — По какому такому праву?
Я подошел и отобрал у него бутылку.
— Дай сюда! — потребовал он.
— Не дам. Сначала ответь на вопросы.
— К черту тебя!
Он снова начал перебирать бутылки, но они оказались пусты. Я взял двумя пальцами за горлышко ту, что отнял у Горна, и покачал прямо перед его лицом.
— Павел Иванович, ответьте на мои вопросы, а потом я уйду, как и появился, и оставлю вас наедине с вашим пьянством. По мне, так пейте, сколько влезет, но помогите мне найти убийцу. Вы знаете, что Мишель втайне от вас приторговывал какими-то препаратами?
— Теперь знаю, — сказал Горн, неотрывно следя за качающейся перед его носом бутылкой. Он попытался даже поймать ее, но я убрал руку. — Не мучайте меня.
— Теперь знаете?
— Да, полиция заставила меня проверить уровень хранившихся препаратов.
Я извлек из кармана флакон, полученный от продавца нотного магазина, вытащил пробку и протянул Горну:
— Что это?
— Дайте понюхаю.
Я поднес флакон к его носу. Горн втянул воздух и поморщился:
— Наверное, морфин. Его больше всего пропало.
— Это тот же морфин, которым отравили Столярова?
Горн снова поморщился:
— Откуда я знаю? Тот или не тот? Неважно. Гиляровский! Ну, я очень вас прошу! Перестаньте надо мной издеваться, отдайте коньяк! Ну, я прошу вас по-человечески!
Он вдруг рванулся в сторону бутылки, пытаясь выхватить ее у меня, но я легонько прижал его свободной рукой, и аптекарь, немного потрепыхавшись, обмяк.
— Какая же ты сволочь, Гиляровский! А еще интеллигентный человек!
— Это тот же морфин?
— Да не знаю я! — закричал Горн. — Это пусть полиция определяет.
— Какие еще препараты пропали?
— О боже! — взвыл Горн. — Не помню! Забыл!
— Как вы могли забыть? — пораженно спросил я. — Ведь это все случилось вчера.
— Вчера, сегодня, какая разница!
Я качнулся на кресле назад и дотянулся до стакана, стоявшего на журнальном столике. Стакан был покрыт какой-то высохшей пленкой, но вряд ли Горн в его нынешнем состоянии обратит на это внимание. Я плеснул немного коричневой жидкости из бутылки в этот стакан и протянул аптекарю.
