– Господин Брукс? – Я заступил им дорогу, чем вызвал недовольный ропот рабочих.
– Это я, – кивнул лаковый господин. – Чем обязан?
– Моя фамилия Бреннер. – Я в который уже раз продемонстрировал волшебную бумагу князя, и в который раз она сработала. – Мне нужно с вами поговорить.
– Но… я очень занят. Сегодня такой суматошный день. Вы знаете, у нас пять человек погибло! Такая трагедия! Я должен ехать в полицию отчитаться об этом несчастном случае. А потом мне надо успеть в банк, получить деньги для семей погибших. Так у нас заведено. Если вы меня сейчас задержите, пусть на десять минут, я уже не успею сегодня туда попасть.
– Да, собственно, я вас так надолго и не задержу, – пообещал я. – Мне нужно найти одного из ваших унтербанмастеров… – И я вновь перечислил все приметы Шалимова.
– Это же Лемешев, – сказал вдруг один из рабочих.
Остальные поддержали и дружно загудели:
– Точно, Лемешев!.. Похож!.. Ногу чуть подволакивает… Да, он бывший офицер, у меня на них глаз наметан…
– Ах, вам нужен Лемешев, – сообразил Брукс, – так он внизу, придется спуститься. А мне, извините, нужно бежать!..
– Мы проводим, – предложили рабочие. – Нам как раз на смену заступать. Дорогу покажем!
– Благодарю, – согласился я и отпустил Брукса.
Тот с облегченным вздохом поспешил скрыться, оббегая лужи. Вот что значит благодатная сила княжеской бумаги – из простого сыщика, которого, в принципе, можно и проигнорировать, ведь он лишь частное лицо, я превратился в высокое начальство, чем с удовольствием и пользовался.
Один из крепких бородачей шагнул в мою сторону.
– Вашбродие, ступайте, значится, за нами. Тут недалеко…
Я и пошел. Дорога – сплошная грязь, я тут же провалился по щиколотку. Неудивительно, что Брукс обходил все подозрительные места, стараясь не испачкать свои туфли. А вот пролетариату было все равно. Рабочие месили сапогами глину, топая напрямик и ленясь обходить лужи и слякоть. А я все же не считал себя сторонником столь либеральных взглядов на внешний вид, поэтому выбирал места посуше.
Вскоре мы спустились в котлован и пошли по широкому туннелю вдоль рельсовых путей. Бородач вручил мне лампу, такие же лампы взяли и остальные. Работы в унтербане начались всего лишь пару лет назад и велись весьма неспешно, несмотря на желание великого князя закончить стройку как можно скорее.
Телеги грузили землей прямо у начала туннеля, а землю сюда доставляли вагонетки, шедшие одна за другой.
– А что за история приключилась сегодня? Отчего погибли ваши товарищи? – спросил я на ходу, и все тот же бородач, шедший слева от меня, поддержал беседу:
– Говорят, затопило их. Целую бригаду.
– Затопило? – удивился я. – А мне сказали, их побило камнями?
– Может, оно и так, вашбродие, сначала камнями побило, а после затопило. Мы их и нашли-то, утопленников, синими. Думаю, все из-за вчерашней непогоды. Где-то вода поднялась и пошла, а они, значится, там и оказались на свою беду…
– А что, когда вы их обнаружили, воды уже не было?
– Ушла, видать, – неопределенно пожал плечами бородач.
Мы все дальше уходили под землю, а рабочие и не думали снижать темп. Более того, они даже чуть прибавили шаг.
Нет, все же мрачные подземелья мне не нравились. Когда унтербан достроят и пустят поезда, вряд ли я буду постоянным клиентом компании. Лучше уж двигаться поверху, где ярко светит солнце и чистое синее небо, чем здесь, в сырых полутемных коридорах.
– Кажись, пришли, вашбродие, вам тудысь. – Бородач остановился и показал рукой в сторону бокового хода, остальная же группа славных строителей пошла дальше, не задерживаясь и не проявляя ко мне ни малейшего интереса. – Лемешев должен сегодня там быть.
И, тут же забыв обо мне, бородач кинулся догонять своих. Я же стоял в полном одиночестве перед ответвлением туннеля и думал, не вернуться ли обратно и не подождать ли Лемешева-Шалимова снаружи. Ведь рано или поздно он должен подняться на поверхность.
Все же я продолжил свое путешествие в одиночестве, благо лампа вполне сносно освещала все вокруг на несколько шагов. Новый туннель, хотя точнее было бы назвать его отворотом туннеля, был и уже, и ниже, чем основной. Скорее всего, он предназначался для обслуживания основного пути, по которому пойдут поезда. Его пробурили на будущее, поэтому народу здесь не было вовсе, хотя в главном туннеле постоянно в обе стороны сновали люди и дрезины. Здесь же царили покой и тишина, только время от времени сзади доносились чуть приглушенные расстоянием крики, ругань и шум дрезин.
Я уже сомневался, что найду здесь Шалимова. Но все же шел вперед по узкоколейке и надеялся, что рано или поздно эта дорога закончится. Время от времени и влево и вправо уходили новые, еще более темные и безлюдные ходы, но их я попросту игнорировал. Еще не хватало заблудиться тут, под землей. Унтербан – это не естественные лабиринты Патании, где я как-то блуждал восемь дней, потеряв всяческую надежду на спасение. Но все же и здесь вполне можно было плутать долгими часами в поисках рабочих, способных вывести тебя на свет божий.
Вдруг я услышал приглушенные голоса где-то впереди. Наконец-то люди! Я так обрадовался, что на некоторое время потерял осторожность и почти побежал, стараясь выйти к ним как можно быстрее.
Голоса доносились из бокового коридора, полностью перекрытого решеткой, которая сейчас, к счастью, была чуть отодвинута в сторону, и я смог пройти.
Я так спешил, что слегка перестарался. Мне помешала темнота, а света моей лампы все же недоставало, поэтому я не сразу сообразил, что этот новый отрезок туннеля делает легкий изгиб, и проскочил его, даже толком не заметив.
Зато когда я оказался в довольно просторном зале, наполовину заставленном деревянными ящиками, то машинально перешел с бега на шаг, а потом и вовсе замер на месте.
Правда, было уже поздно. Зал освещался несколькими прожекторами, и я смог прекрасно разглядеть все вокруг.
В двадцати шагах от меня стояли семь человек. Один из них был в мундире унтербанмастера, с теми самыми зелеными нашивками на левом рукаве, о которых поведала мне наблюдательная Сельма Сигизмундовна.
Лемешев-Шалимов – бывший морской офицер, позже грабитель банков и неизменный помощник Кречетова. Я тут же узнал его по старым дагеротипным снимкам из личного дела, хотя постарел он изрядно. Постарел и пообтрепался. Он уже не выглядел тем красавчиком-офицером – мечтой барышень всех возрастов. Его голову покрывала седина, в лице не осталось ничего аристократичного, грубостью кожи он стал похож на крестьянина. Его сестра была права – он изменился до неузнаваемости, и только ее сердце признало в случайном человеке, встреченном на улице, родную душу.
Остальные шестеро были одеты в костюмы, черные плащи и шляпы. Колониальный стиль!
