Интересно, знает ли он про чужаков? Поделился ли с ним Кречетов этой информацией? Что-то мне подсказывало, что Дитмар придержал некоторые сведения.
– Пока богатствами страны будут распоряжаться, словно личным имуществом, лишь избранные люди, порядка не будет! – продолжал разглагольствовать Ульбрехт, но я уже утратил интерес к его россказням и больше приглядывался к Кречетову, видя именно за ним реальную силу. – Страной должен управлять народ, и никто больше! Богатства страны принадлежат всем! Революции быть! И этот день наступит раньше, чем вы думаете!
Ах вот он о чем! Революцию он захотел: баррикады на улицах, подожженные мехвагены, витрины с выбитыми стеклами, тысячи раненых и невинно убитых, изнасилованные женщины, осиротевшие дети, анархия и хаос. Такое в мировой истории уже бывало, и не раз. И чем заканчивалось? К власти приходили новые люди, и рано или поздно все возвращалось на круги своя. Ведь, обретя власть, первым делом стараются сделать все возможное, чтобы не потерять ее. А значит – жесткий порядок, беспрекословное исполнение приказов, массовые казни. И на место привычного монарха, чья семья правила многие поколения, приходит тиран с руками по локоть в крови. И топит в этой крови всю страну. Нет уж, спасибо, мы как-нибудь обойдемся без всего этого.
– Вы должны решить, Бреннер, с кем вы. С давно себя изжившей системой, построенной на изначальном классовом неравенстве и неравномерном распределении доходов, или с теми людьми, которые судят о других не по тому, в какой семье они родились, дворянской или крестьянской, а исключительно по поступкам!
Серафимов, наверное, не знал, что уже многие годы в империи действует официальная программа поддержки «провинциальных самородков», независимо от их происхождения, и что каждый талант в наши дни мог пробить себе дорогу, получить место в университете и служить на благо Родине.
Ульбрехт выжидающе уставился на меня. И что он хочет услышать в ответ? Не последует ли немедленный выстрел в голову, если я не приму его условия?
– Марта! Принеси кофе! – крикнул Серафимов, но женщина не явилась на зов. – Вы подумайте пять минут, Бреннер, я сейчас вернусь…
Ульбрехт вышел из помещения, мы с Кречетовым остались вдвоем. Вот он прямо передо мной, тот самый человек, стоявший за всеми событиями последних дней, – преступник, убийца, заговорщик. Не проще ли кончить все разом, а там будь что будет! Уж не знаю, какая часть крови сейчас во мне закипела – славянская или дойчевская, но я готов был рубануть сплеча – так мне все осточертело!
– Бреннер, вы правильно сделали, что не упомянули о чужаках, – внезапно сказал Дитмар тихим голосом, – нечего ему знать еще и об этом. Советую вам согласиться со всеми его предложениями. Серафимов – фанатик, он не примет отказа. Соглашайтесь, но действуйте по собственному усмотрению – таков мой совет.
– А вы считаете, что вправе давать мне советы? – удивился я.
– Чтобы вы не сомневались, я скажу вам, что больше детей похищать не будут.
– Откуда вы знаете? Вы как-то связаны и с этим делом?
– Вы полагаете, что чужаки издевались над несчастными детишками в силу своей природной жестокости? Я бы тоже так подумал на вашем месте. Все факты указывают на это. Мучительные пытки, тяжелая смерть… но это скорее побочные эффекты… Хотя, возможно, тот дагеротипист со временем начал получать удовольствие от своей работы. А это была работа, Бреннер, настоящая поисковая работа.
– И кого же они искали? – Я слушал эти откровения с ужасом. Неужели это правда? Но он говорил так уверенно, что не верить ему я не мог…
– Они искали ребенка, Бреннер, конкретного ребенка! Пытки – это своего рода экзамены. Тот, кто смог бы вынести их и выжить, и был им нужен. Им пришлось замучить сотни детей, чтобы найти того самого единственного… но я нашел его первым. Нашел и спрятал. Никто этого не знает, кроме вас. Даже Серафимов не в курсе дела. Он думает, что этот ребенок – мой внебрачный сын, а я не спешу его разубеждать.
– Вы уверены? – Я попытался осмыслить услышанное, но не мог. Мои мысли путались, разум оказался в полном ступоре, даже дышать стало трудно.
Убить столько детей, чтобы найти одного.
– Я лично присутствовал при первой встрече императора и чужаков тогда, двадцать лет назад. Я все видел своими глазами. Их следовало давить сразу же, а не заключать сделки. Это было ошибкой, я снова и снова твердил ему об этом. В результате сам едва унес ноги, став государственным преступником. Он согласился закрывать глаза на пропажу детей. Он предал их, своих подданных – маленьких, невинных ребятишек. Как я мог и дальше служить ему? Вы бы меня поняли, Бреннер, я уверен в этом. Поэтому я считаю, что император заслуживает смерть.
Вот, значит, как. Все подтверждается. Император лично в ответе за все смерти, за все замученные детские души. Двадцать лет это длилось, целых двадцать лет! И всплыло сейчас лишь случайно, по недосмотру.
– Я нашел мальчика месяц назад. Этот ребенок – главная надежда чужаков. Он – тайна куда более важная, чем даже Костас. Он – проводник, способный изменить наше будущее, их будущее. Он может погубить нас всех или спасти. И ребенок здесь, в этом доме…
XXXVI. Петра
В выделенную нам комнату я вернулся далеко за полночь. Лиза спала, но Петра тут же открыла дверь, едва я постучал условленным образом. Полностью одета, как и Лиза. Они готовы были покинуть дом в любой момент, но я не мог увести их в безопасное место, ведь ошейники до сих пор стягивали их шеи, а снять их Серафимов отказался наотрез, заявив, что всему свое время и что сначала я должен кое-что сделать для общего дела. А потом он объяснил, что именно…
Я и сам не доверял ни Кречетову, ни Серафимову. Один хотел непонятно чего, а второй жаждал власти. Но оба были преступниками, а я – сыщик. Мы находились по разные стороны баррикад.
Да еще этот странный ребенок. Жаль, не получилось расспросить Кречетова подробнее. При Ульбрехте о чужаках и их секретах мы не говорили.
Но я все же принял к сведению совет Ястреба и не стал отказываться от сотрудничества с Серафимовым, внимательно выслушав все, что он мне предлагал совершить. А предлагал он ни много ни мало как принять непосредственное участие в революции!
Разумеется, в подробности меня никто посвящать не собирался. Мне отводилась важная, но весьма скромная роль – имитировать покушение на императора и таким образом отвлечь на себя внимание полиции, пока революционеры займут выгодные для себя позиции на площади, где будет проезжать императорский кортеж.
В отличие от планов Шалимова, который пытался лишь физически устранить всех представителей императорской фамилии, планы Серафимова были более масштабными. Он мечтал о всенародном трибунале над императором. Естественно, на роль верховного судьи он определял исключительно себя.
«Казнь должна осуществиться только приговором трибунала, и никак иначе, – вещал он. – Это покажет всему миру солидарность нашей великой страны, придаст законную силу приговору, обеспечит его легитимность. Иначе в дальнейшем обязательно найдутся те, кто захочет оспорить процесс, а нам это совершенно ни к чему».
