А вообще, знаешь, любил, любовь – для меня нет таких слов. Я только мать свою любил. Вот это я точно знаю, все готов отдать, и ничего не жалко. Полное принятие человека, даже с негативом, но совершенно без раздражения. Она умерла уже давно, а я до сих пор чувствую ее присутствие, и тепло, и любовь.
С Дашкой мне просто прикольно было, она очень от всех девочек отличалась. Спать с ней тоже нравилось, полный улет, я мог всю ночь ее трахать. И не приедалась она мне, хотя обычно... Впрочем, не важно... Когда мы с ней стали зависать в койке, я обалдел. Оказалось, она многого не знает и стесняется обычных вещей. Мне пришлось долго объяснять, что «69» – не извращение. Ей потом, впрочем, понравилось, еще бы! Смешная... А за член меня смело хватала, как выяснилось, потому что этот их председатель партии им задание дал – выдавить из себя все комплексы. Говорит: «Боишься кладбища – проведи там ночь, человек рожден быть сильным и бесстрашным». Дашка боялась мужиков и стеснялась своего тела. До того как ко мне подвалить, на пляже у Петропавловки с сиськами голыми загорала. Рассказывала, что лежала, зажмурившись, красная, как помидор.
В общем, мы с Дашей познакомились, и как-то все поменялось. Я с ней все время – то памперсы покупаю, то конфеты, то в парк выводок детдомовцев вожу. Еще она книжки для ночлежки собирала. Прикол полный: там алкаши, синие, решили не побухать чуток, чтобы их врач подлечил, чтобы пожрать горячего, на чистой постели поспать. И вот для такой публики Дашка моя, красивая и интеллигентная, литературой затаривается: Набоков, Гумилев, поэты Серебряного века. И я, тоже дурак, то в магазин с ней, то в дом ночного пребывания лиц без определенного места жительства – так та контора правильно называлась. А что было делать, не бросать же мою девочку одну к бомжам гадским. Ну и вот я так во всем ее балагане участвую и при этом думаю: непорядок какой-то, еще привыкну. А если Дашка соскочит, я ж рехнусь, фигня будет. Звонить перестал. Как меня ломало! Только три дня вытерпел, думал, крыша поедет. Приезжаю к ней – никаких упреков, рада, но не так, чтоб очень. Заявляет: ты – свободный человек, и все люди свободны, никто никому ничего не должен. Мы все только себе должны – быть счастливыми. И если ты счастлив, когда мне не звонишь, то я тоже счастлива. Вот такая философия, фигня полная. Шлепнутая она была, по-моему, на всю голову. Скажи, да?
Мне с ней по городу гулять нравилось. Как глаза открывались. Я ведь раньше ничего не видел, ни воды, ни мостов, здания, памятники – все мимо.
Как-то заночевала она у меня, просыпаюсь под утро – нет моей рыжули. На подоконнике сидит, в окно смотрит. И ревет, в три ручья, аж заходится. Дура! Я напрягся, может, случилось чего. А она говорит, ты только глянь, как красиво, и вот просто от счастья слезы льются. Рассвет, конечно, ничего был такой – розовый, яркий, стремительный. Но чего рыдать по этому поводу? Что-то я не просекал в этих ее восторженных настроениях.
А потом так получилось, дней десять или даже две недели мы не встречались. И по мобиле не мог поговорить, некогда, ни секунды, голова пухнет от напряга. Продавал родине часть бизнеса, передавал практически бесплатно, родина, конечно, радовалась и при этом пыталась, как всегда, конкретно развести на бабки. Не до Дашки. А она свалила за это время из коммуналки своей и вообще из Питера. Я думал, чокнутая моя в Москву вернулась. Так уже было – поехала туда, акцию какую-нибудь проводить, меня не предупредила. Она вообще не считала, что должна мне что-то объяснять, и сама никогда никаких вопросов не задавала. Я мечтал о такой покладистой девочке, пока с Дашей не познакомился. Нет, уж лучше ревность бешенная, чем вот такой ветер шустрый... Но в тот раз Даша не в Москву намылилась, наверное, решила, что это слишком просто и что пора ее благотворительным порывам на международный уровень выходить. Девочку понесло в Африку, Эфиопия, Намибия. Игорь проследил ее перемещения до Гамбии. Вот уж наверное рай для Дашки там был: куча голодных детей, толпы нищих, медикаментов нет, зато есть СПИД. Я рванул туда, думал, найду – сначала отшлепаю, а только потом трахну. Приехал – полная неразбериха, опасность. Очень неспокойно, беспорядки, постоянные демонстрации, протесты оппозиции, все стреляют, причем не понятно, по какому принципу. Говорили, Дашка в госпитале работала, при ООН, а потом повстанцы взяли заложников, и...
Буквально день-два прошло. Я проснулся среди ночи и понял, что Даши больше нет. Нет... Здесь уже нет и никогда не будет. Я ее все время чувствовал, как ниточки были привязаны. И вот все они – одним махом – разорвались, конец. Официально девочку признали пропавшей без вести. Труп не нашли...
Хорошо, что я не знаю, как она умерла. В Африке, там все по-другому, это даже не Чечня. Есть племена, где до сих пор каннибализм – в порядке вещей. А эти их инфекции, заболевания! Я подцепил каких-то личинок, они росли под кожей, превращались в червей, жрали мясо. Врачи еле откачали...
Хочу верить, Дашка ушла, как жила – быстро, светло. Она ведь добро всем делала. У таких бонусы и скидки на вход в вечность, я так понимаю. Скучаю по ней очень. Когда совсем тяжело, я представляю ее такой, как в тот самый первый день. Длинное платье на пуговичках спереди, рыжие волосы, растрепанные, копной, глазищи голубые на пол-лица, сияют. Идет моя Дашка по белоснежным облачкам, в сиянии голубого света, и держит за руки выводок своих любимых детдомовских деток, и все они улыбаются...
А еще я ее ненавижу. Она ведь все для меня отравила. Я распорядился поменять мебель в спальне – казалось, от кровати пахнет ее волосами. Я продал те машины, в бардачках которых все время обнаруживались до дешевая пластмассовая заколка, то сплетенная из бисера фенечка, а еще – в отделении для дисков – как-то нашлась коробка с Барби для очередной детдомовской страдалицы. Но я не мог уничтожить те мосты, возле которых я хватал Дашу за задницу, те кафе, где она хлестала свой любимый капучино, а я ржал над белыми усиками пенки над ее верхней губой. Наверху болталось то же небо, и по утрам случались ее любимые розовые рассветы, и снег кружился, белый, пушистый, все как Дашка любила.
Любви у нас, я считаю, не было, на любовь такие, как я, не способны. Я Дашку нашел, как удачную сделку провернул. Но любую собственность можно как приобрести, так и потерять. А вот боль у меня была, да, случилась, конкретная. Я слишком привык, что девочка рядом, она все вокруг себя освещала и согревала. Без нее стало серо и холодно, а еще пусто. Все было как-то не так, неправильно...
Но, когда тоска сделалась не такой острой, стало еще хуже. Уже до знакомства с Дашей я понимал одно: мечты не только сбываются, но и заканчиваются. Я не хотел, как Ходорковский или Абрамович, это уже очень сильная несвобода, неадекватность, крыша едет. То ли «Челси», то ли тюряга – одинаково ненормально. Я согласен был, чтобы всего поменьше – денег, предприятий, внимания прессы, геморроя с политиками. И я все это получил. Конечно, когда только начинал свой бизнес, пришлось конкретно попахать. Помню, неделями не спал, потом по полгода от бессонницы лечился. Помню, от нагрузки случилась амнезия, но таблетками нафаршировали, отпустило, а то ведь имени своего не мог назвать. Помню, подарил маме чемодан с лимоном баксов, она плакала. Помню, что осознал: мой мозг способен придумывать изящные схемы со множеством элементов – работниками, продукцией, прибылью. А потом, как в Библии: и это пройдет. Умный чувак был Соломон, расклад просек правильно. Прошло все, и усталость, и радость, остались только достигнутые цели. Я доплыл до своего буйка, дальше мне не хотелось, и я стал развлекаться, как только можно, не жалея ни денег, ни своего здоровья. Опасность разгоняла скуку, от адреналина испарялись мысли... И Дашка тоже – она стала для меня лучшим средством против депрессии. Я уже тогда, до встречи с ней, мечтал – вот бы мне уснуть и не проснуться. Ты, может, смотрела, фильм такой офигенный, «Остров»? Посмотри. Там про одного чувака, жизнь у него была трудная, разная, и грешил, и каялся, и людям помогал. А потом решил, что все, путь пройден, пора того, туда. Гробик себе заказал, лег в него и помер. Песнь! Моя мечта! Я так тоже хотел. А чего мне еще хотеть-то? Все сделано. Все познано. Наше поколение вообще бежало слишком быстро. Сколько у меня таких пацанов знакомых, бизнесом рулили, отрывались, эпикурействовали – а потом все, наркотики начались, бухалово как не в себя. Может, жизнь – это не спринт, а марафон? И не надо никуда торопиться, лучше не спешить? Но что делать тем, кто успешно бегал на короткие дистанции и завоевал все медали?
