– Соня, свершилось! – Я отворил наконец нужную дверь. – Свершилось! То была восхитительнейшая минута моей жизни.
Бледное личико тотчас же засветилось радостью.
– Слава Господу!
Устроившись у окна, я приступил к рассказу.
Работа над романом «Бедные люди» наконец кончена. Позавчера, нервничая неимоверно и то и дело покручивая усы, я вручил рукопись Григоровичу. Тот пошел к Некрасову, и они решились прочитать листов десять романа – так сказать, на пробу-с. А потом собрались прочитать еще десять, и еще…
– От волнений и переживаний я до четырех часов прохаживался по улицам. А вернувшись к себе, неожиданнейшим образом задремал. Просыпаюсь, в моей комнате – они. Говорят: «Чего это вы, сударь, спать изволите-с, когда такой дивный роман вами написан?» И ну меня хвалить, ну поздравлять. – От избытка вновь переполнившей меня радости я задохнулся, закашлялся. А отдышавшись, продолжил: – Утром повели меня к Белинскому. И, Сонечка, представить вы даже не сможете, и мне тоже в самых дерзновенных мечтаниях не представлялось, как высоко оценил он мой труд. Сказал даже, что дальше Гоголя я пошел. И сразу понятно стало, что…
– Что? Что вам открылось, Федор Михайлович?
Перед глазами вдруг взвились, закружились миллионы ярких огней-светляков. Сонино взволнованное лицо с полуоткрытым от любопытства ротиком почти исчезло в тумане.
– Я понял, что могу писать, и все мне по силам, и во мне великая сила, которой, пожалуй что, и равных не найдется, – задыхаясь, проговорил я. Пора было срочно рассказать про падучую. – Сонечка, со мной сейчас болезнь приключится, только вы, ради Бога, не извольте пугаться.
Я успел сам добраться до узкой Сониной постели. Как опускался на кровать – уже не помнил. Словно исчез, наполнился черной тихой ночью, стал ею…
* * *
– Где-то я вас видела! – заметила симпатичная брюнетка, чуть покачиваясь в такт движущегося поезда.
Она явно намеревалась сказать что-то еще, но приветливая улыбка на губах молодой женщины вдруг погасла. Сидящий на ее коленях детеныш максимум полутора лет от роду, осознав, что у него не получится подергать маму за смоляные локоны, залился слезами.
– Капризный какой, – затараторила Лика Вронская. – И часто он у вас так вредничает? Да, говорят, с мальчишками сложнее прямо с пеленок. Девочки – они поспокойнее.
Молодая мама пустилась в объяснения, а Лика, вежливо кивая, с тоской подумала о том, что идею отправиться в Питер поездом вряд ли можно назвать удачной. Конечно, самолетом путешествовать удобнее, быстрее, комфортнее. Но когда ее бренд-менеджер Ирина, организовывавшая презентацию нового романа в Петербурге, скорее для проформы поинтересовалась, как Лика предпочитает добираться, глаза предостерегающе заслезились. И пришлось объяснить, что вот она, расплата за бурное журналистское прошлое, за жизнь в аэропортах. Теперь, когда самолет заходит на посадку, возникает впечатление, что гляделки словно из орбит вываливаются. Можно было бы перетерпеть боль. Но лопнувшие сосуды… Глаза писательницы налились кровью… Может, не стоит пугать читателей и провоцировать журналистов на хлесткие заголовки? Выслушав этот спич, Ирина рассмеялась и заказала билет на поезд.
«Гляделки из орбит у меня не выскочат – это плюс, – подумала Лика, невольно морщась от рева голосистого малыша. – Но вот отдохнуть и собраться с мыслями с такими соседями по купе явно не получится. И, как оказалось, ехать в поезде довольно противно. Этот стук колес, остановки постоянные».
– И все-таки где-то я вас видела, – повторила женщина, вглядываясь в Ликино лицо. – Знакомые черты. Может, вы на телевидении программу ведете?
Вронская покачала головой:
– Нет, хотя я по профессии журналист. Работаю в еженедельнике «Ведомости». Там выходит моя авторская колонка с фотографией. А еще я пишу детективы.
– Не может быть! Как интересно!
– Мне самой интересно. Писать книги – куда больший драйв, чем работать над статьями, – призналась Лика, напряженно наблюдая за детенышем. Расправившись с печеньем, он с явным интересом оглядывался по сторонам, наверное, выискивая, чего бы еще захотеть, чтобы потом не получить и залиться слезами с полным на то основанием.
Лика собиралась еще похвастаться новым романом, который буквально на днях вышел из типографии, но так и застыла с открытым ртом.
– Вы его пока подержите, хорошо? – виновато сказала брюнетка, водрузив Лике на колени свое чадо. – Так курить хочется! Я быстренько.
Детеныш проводил маму-предательницу растерянным взглядом, посмотрел на Лику и вдохновленно вцепился в ее длинные светлые волосы.
– Эй, ну ты что, не надо, пожалуйста, – забормотала Вронская, пытаясь разжать цепкие крошечные пальчики. – Давай ты будешь себя вести прилично. Хорошо, хорошо – рви на мне волосы, только не плачь, договорились? Я же совершенно не умею тебя успокаивать. У меня детей нет, только собака, Снап. Песика своего я родителям подкинула на время поездки, и…
– М-мама? – неожиданно перебил ребенок, отпустив прядь и тут же ухватившись за висевшую на шее Лики серебряную цепочку с крестиком.
– Маме и папе. Цепочка может порваться, ты осторожнее.
– Трактор ды-ды! – отозвался малыш.
– Может, поезд? Мы едем в поезде, ту-ту! Ой, молодец, что не рвешь цепочку, правильно.
– Трак-тор. – На пухленьком личике промелькнуло что-то похожее на снисходительность. – Ды-ды-ды!
Лика, потрясенная странной детской логикой, не нашлась что сказать. Теплый комочек на ее коленях пытался что-то объяснить. Наверное, про трактор, но уловить в детском лепете смысл было сложно. Зато собственные мысли жалили очень доходчиво.
Мог бы быть такой же собственный малыш. Или малышка. Или – тридцать лет, пора, пора – даже несколько детенышей. Но их нет. И винить в этом, кроме себя, некого. Неправильное устройство организма, материнский инстинкт проигрывает профессиональному азарту…
Пожалуй, даже справедливо, что бойфренд Паша, с которым много лет прожито вместе, решил завести себе любовницу. Ну, надоела ему подруга, сутками пропадающая в офисе, а ночами терзающая ноутбук.
[2]
Конечно, можно попытаться не писать ни книг, ни статей. Но тогда свет станет не мил. И оказавшийся рядом мужчина – тоже. Франсуа был потрясающим любовником. Он сделался бы идеальным мужем. Но через два месяца захотелось сбежать из Парижа, из удобной предсказуемой жизни. А в общем-то – из тоски.
[3]
Последняя симпатия. Нелепо, невозможно. Священник, отец Алексей. Мало того что священник – так еще и женатый. Потрясающие серые глаза-звезды, украденный поцелуй. Даже вспомнить не о чем. Но так, наверное, правильно. К тому же отец Алексей помог понять главное. Надо ценить то, что есть сейчас. Если у других есть больше – значит, они это заслужили. А нереализованные мечты – не повод пренебрегать тем, что имеешь. На все воля Божья.
[4]
