Надо ли говорить о том, какой из этих двух мальчишек получил
большее наказание со стороны исследуемых взрослых? Это, наверное, покажется
странным, но Первому «впаяли на всю катушку», второму «простили все». На чем же
основывалось такое решение взрослых? Только на том, как вел себя ребенок под
угрозой наказания: один демонстрировал страдание, другой его не демонстрировал.
Один виртуозно исполнил роль жертвы, а другой отказался ее исполнять. Одного
пожалели, а другой не сумел, не смог или не захотел вызвать у нас жалость. Сами
испытуемые объясняли свое решение просто: «Этот видно, что раскаялся, а этот,
может быть, и лукавит». В общем, если хочешь, чтобы тебе поверили, — будь
убедительным!
Ребенок — существо слабое и зависимое. Если ему нужно
чего-то добиться, то единственным способом, который работает безотказно,
является демонстрация собственного страдания. Он взывает к сочувствию, а
родители и воспитатели, вместо того чтобы обучить его навыкам преодоления
страдания, идут самым простым путем: делают за ребенка то, что он должен
сделать сам. В результате ребенок не обучается самостоятельно преодолевать
собственное страдание, но зато хорошо выучивает, как можно манипулировать
другими людьми, инсценируя свое страдание.
Какой же можно из всего этого сделать вывод? Очень простой:
в детстве, провинившись, но проявляя признаки страдания («раскаяния»), мы могли
рассчитывать на пощаду. При этом раскаивались ли мы в действительности или не
раскаивались, наших воспитателей не интересовало, они реагировали только на ту,
роль, которую мы отыгрывали, — то ли роль страдаю щего («жертвы»), то ли роль
несломленного бойца. У первой, конечно, было больше шансов для того, чтобы
закрепиться и определять наше поведение в дальнейшем. В результате каждый из
нас представляет собой идеального актера, изображающего собственное страдание
на сцене собственной жизни. Мы не замечаем собственной игры только потому, что
верим в иллюзию страдания, а она пользуется нами, ведь она ничто без нашей веры
в нее.
Не забывай о том, что все, чем ты обладаешь в этом мире, в
день твоей смерти перейдет в руки другого человека. Но то, чем ты являешься,
навсегда останется твоим.
Генри Ван Дайк
Зарисовка из психотерапевтической практики: «Наша жизнь
складывается, а мы ее разрушаем…»
Страдание, как уже было сказано, тренируется, более того, с
раннего детства мы отрабатывали приемлемые формы своего страдания, т.е. учились
страдать так, чтобы нас за это родители не наказывали. Вот почему наше
страдание может проявляться совершенно по-разному, есть здесь и «половые» особенности.
Девочки и мальчики, как правило, переживают разную, как говорят ученые,
«социализацию страдания». Если плач девочки провоцирует родителей на действия
«защиты» (девочек чаще всего берут на руки, утешают и задабривают), то плач
мальчика обычно вызывает у них агрессию: «Ты не должен плакать! Мальчики не
плачут! Что ты ноешь, как девчонка!»
Родителям кажется, что подобным образом они воспитывают
своего сына, делают его «настоящим мужчиной». Хотя на самом деле они лишь
тренируют его в усовершенствовании проявлений своего страдания. Мальчик,
лишенный возможности проявлять страдание в обычной форме (стоном, плачем,
обидами), вынужден искать какие-то изощренные, особые, необычные формы
проявления своего страдания. В последствии, когда эти «эксклюзивные» формы
страдания, не похожие на обычное страдание, сформированы, они могут
воспроизводиться, доставляя человеку бездну самых разнообразных неприятностей.
С Игорем произошла именно такая история. Его отец был в
семье настоящей «главой» — все его указания выполнялись членами семьи
незамедлительно и беспрекословно. И хотя мама и бабушка Игоря были женщинами
сердобольными, готовыми жалеть всех и каждого, а сына-внука — и подавно,
требование отца «не жалеть ребенка» им приходилось, скрепя сердце, исполнять.
Сам Игорь был впечатлительным и ранимым ребенком, очень страдал от своей
полноты, переживал, что ребята не спешат принять его в свою компанию. Так что
соральная адаптация давалась ему с трудом, он мучился, как может мучиться
ребенок, не способный ни поделиться своими бедами, ни найти из них достойного
выхода. Да и разве могут понять взрослые те «беды», которые для ребенка —
«настоящие трагедии», а для взрослого — «ерунда, наплевать и забыть!»
Игорь обратился за психотерапевтической помощью, поскольку
аккурат к 33 годам в жизни его настал очередной «жизненный кризис». Все мы
живем по-разному: кто-то в постоянном кризисе, кто-то борясь со своими
кризисами, кто-то — от кризиса к кризису. Игорь в своей жизни традиционно
реализовывал третий вариант. В целом, надо признать, жизнь его складывалась
удачно. Он имел постоянную престижную работу и хороший заработок, был женат на
красивой женщине (причем первая его жена также была из первых красавиц), его
любили и поддерживали друзья.
В общем, по «объективным» критериям все в его жизни было
хорошо, единственное, что его действительно беспокоило, — это проблемы с
начальником. В русле нашего изложения не так важно то, какие именно это были
проблемы, скажу только, что не тот это был случай, когда можно было взять вот
так и все бросить, а бросить Игорю это дело хотелось смертельно!
На что же он жаловался? Он жаловался, во-первых, конечно, на
своего начальника (хотя это, как вы понимаете, психотерапевта не особенно
интересует — он начальниками не заведует), а во-вторых, на отчаянное нежелание
что-либо делать. Он уже перестал регулярно ходить на работу, появлялся там лишь
время от времени и сразу находил предлоги, «заставлявшие» его немедленно
покинуть свой кабинет, офис и вообще пропасть, чтобы его не могли найти даже по
сотовому телефону.
В целом, проблема выеденного яйца не стоила, найти общий
язык с начальником Игорю было проще простого, задачи, которые перед ним стояли,
могли решиться просто, одним усилием. Однако же он совершенно не мог себя
заставить поступить так, как следовало поступить, — ноги не слушались, руки не
слушались, а в голове одно: «Не пойду, не буду, не могу!»
Гений состоит в умении отличать трудное от невозможного.
Наполеон Бонапарт
Все это показалось мне как минимум странным. С одной
стороны, важность этой работы для Игоря была безусловной, с другой стороны,
проблемы, связанные с этой работой, не были сколь-либо серьезными. Отчего тогда
такое внутреннее сопротивление, желание все бросить и скрыться в неизвестном
направлении? Если, как можно было предположить, это некий неосознанный
механизм, то он должен был каким-то подобным образом проявляться в прошлом. И
мы стали искать.
Наш поиск был увенчан удачей. Действительно, нечто подобное
— такое странное, загадочное, можно даже сказать, поведение Игорь
демонстрировал в своей жизни неоднократно. В качестве иллюстрации данного
неосознанного механизма подойдет ситуация с первым разводом Игоря, она
складывалась совершенно аналогичным образом.
Игорь долго добивался расположения женщины, которую во что
бы то ни стало хотел сделать своей женой. Крепость была неприступной, дама его
сердца сопротивлялась, всячески демонстрировала Игорю, что он ей не пара,
унижала его всеми мыслимыми и немыслимыми способами, на которые только способна
женщина. Впрочем, было в ней «слабое звено»: по своим внутренним установкам она
не могла отринуть мужчину, который стал бы, хотя бы и по случайности, отцом ее
ребенка (сказывались, по всей видимости, национальные особенности и
воспитание). Игорь, узнав этот «секрет», задался целью и «сделал ей ребенка».
Крепость, сама того не желая, сдалась.
