Что ж, оказывается, роль «страдальца» мила нам с раннего
детства. В последующем, изрядно освоившись с этой ролью, мы стали извлекать с
ее помощью дивиденды даже из неприятностей. С помощь нее можно что-то себе
выторговать (хотя бы жалость), кроме того, она хороша для отмщения и ряда
других незамысловатых человеческих нужд.
Потом он вдруг выясняет, что у роли «страдальца» есть и еще
одно замечательное качество: ею можно мутузить! И если раньше мы использовали
ее только с целью защиты, то теперь она становится Средством нападения,
настоящим хлыстом, который, впрочем, можно ударить только тех, кому мы не
безразличны: «Мама, посмотри, что ты со мною сделала?! Папа, посмотри, до чего
ты меня довел?! Супруг (супруга) мой — глянь, во что ты превратил мою жизнь!
Товарищи сотрудники, чтоб вы умерли все, до какого состояния вы меня довели! Я
жертва! Вы все виноваты кругом! Пусть будет вам стыдно! Напились моей
кровушкой, кровопийцы!»
Действительно, это положение в кругу других людей, эта роль
«жертвы» и «страдальца» оказывается лучшим средством в борьбе со своими
родственниками, друзьями, знакомыми, которые когда-то на предложенную им роль
«сочувствующих и поддерживающих» так необдуманно не согласились. Теперь можно
поставить им в вину свое страдание, можно рассказывать им о том, сколько сил ты
потратил на них — неблагодарных, как ты страдаешь, пока они развлекаются, как
тебе плохо и как им это безразлично. Благородный гнев — страшная штука! В
благородном гневе мы способны на такое…
Зарисовка из психотерапевтической практики: «Я в моем горе!
Подите отсюда и оставьте же меня наконец!»
Если у вас есть глаза и уши — мир открыт. Ни у кого нет
тайн, потому что невротики дурачат только себя и никого больше, — или недолго
дурачат кого-то еще, если они хорошие актеры.
Фредерик Пёрлз
Эта история поучительна во многих отношениях. Екатерина,
которой на момент обращения к психотерапевту было 62 года, прожила большую и
насыщенную жизнь. Она училась, выходила замуж, разводилась, работала, потом
снова выходила замуж, родила и воспитала двух детей, а теперь вышла на пенсию и
занялась двумя своими внуками.
Вообще говоря, выход на пенсию — это серьезное событие,
настоящий стресс. Прежде вся жизнь Екатерины крутилась вокруг семьи и работы, а
теперь, когда работа канула в небытие, осталась одна семья. Энергия, которая
приходилась раньше на два больших мероприятия, теперь стала приходиться на
одно-единственное, порядком уменьшившееся сейчас — на семью.
Семья, по понятным причинам, претерпела к моменту выхода
Екатерины на пенсию серьезные перемены. Муж, который старше Екатерины на 10
лет, страдает множеством заболеваний и потому постоянно лечится то в одной, то
в другой больнице. Старший сын выучился, уехал работать на Дальний Восток, где
обзавелся собственной семьей и осел. Привязанной к дому осталась только дочь
Екатерины, которая вышла замуж и живет теперь вместе со своим мужем и двумя
дочерьми в родительской квартире.
Вот, собственно, на своем муже, дочери, ее муже и двух
внучках Екатерина и сосредоточила все свое высвободившееся внимание. Впрочем,
нельзя сказать, чтобы все перечисленные персонажи были этим обстоятельством
обрадованы. Мужу Екатерины ни до кого, ему бы по лестнице спуститься да
подняться — уже хорошо. Дочь Екатерины занята домом, работой, мужем и дочерьми,
а когда мама мешается, то кроме дополнительного напряжения в ситуацию это
ничего не вносит. В общем, Екатерина почувствовала себя «никому не нужной» и в
конце концов сосредоточилась лишь на двух своих внучках 7 и 10 лет.
Так постепенно жизнь Екатерины наладилась, хотя, конечно, на
дочку она обиделась, зятя за человека считать перестала, а муж — что муж? —
«каким ты был, таким ты и остался». А дети — пока только дети, с ними по душам
не поговоришь, переживаний им своих не откроешь. В целом, Екатерина добилась
психологической самоизоляции в большой семье. Но настоящее несчастье, как это
обычно и бывает, пришло оттуда, откуда его никто не ждал. Младшая из двух
внучек Екатерины погибла в дорожно-транспортном происшествии. Семилетняя
девочка перебегала дорогу, и когда водитель ее заметил, было уже поздно.
Мы, как правило, редко замечаем свои хронические стрессы,
поскольку их действие растянуто во времени и мы успеваем к ним привыкнуть,
все-таки компенсаторные возможности нашей психики очень велики. Однако это
привыкание не означает избавления, и часто люди, выражаясь научным языком,
декомпенсируются от куда менее значимых психотравм. В случае Екатерины налицо
был хронический стресс, но и психотравма была более чем значительной.
Реакция Екатерины на это трагическое событие была тяжелейшей.
Она пережила настоящий шок, несколько недель находилась в настоящей прострации
и впоследствии не могла даже вспомнить похороны внучки, хотя присутствовала на
них. Она то плакала, то бесцельно причитала, то принималась осыпать проклятиями
свою дочь и ее мужа. Она совершенно перестала общаться со своей старшей, теперь
единственной внучкой. Екатерина стала раздражительной и плаксивой, с ней
невозможно было говорить, но и сама она никого не оставляла в покое.
Вот в таком состоянии она и поступила к нам в клинику.
Разумеется, на момент поступления мы диагностировали у Екатерины депрессию, и в
течение двух недель она проходила терапию антидепрессантами. Впрочем, эти
лекарственные препараты позволили нам лишь нормализовать нарушившиеся
вследствие депрессии биохимические процессы мозга. А вот психологическое
состояние Екатерины от антидепрессантов не могло сильно изменится. Почему?..
Екатерина уже давно примерялась к роли жертвы, однако ее домочадцы длительное
время умудрялись игнорировать эти ее попытки, теперь же все переменилось…
Наверное, не нужно объяснять, что такое потеря ребенка для
матери и отца. Это настоящая трагедия, и для того чтобы справиться с ней, им
требуется исключительное мужество. Положение, в котором оказались родители
погибшей девочки, само по себе было удручающим. И представьте себе теперь,
каково им было в этом состоянии слышать бесконечные обвинения бабушки? Как на
них должны были действовать ее раздражение, ее плач и причитания? Разве сами
они, потерявшие ребенка, не нуждались в эмоциональной поддержке?
Нельзя забывать и о том, каким стрессом была для другой
девочки гибель ее сестры. Дети всегда в подобных ситуациях чувствуют себя
одинокими и беззащитными, в такие моменты они отчаянно нуждаются в одобрении, в
поощрении, в заботе. Екатерина делала все с точностью до наоборот. Но разве
этот ребенок в чем-то виноват? Разве оправдано страдание, выпавшее на его долю?
Умерших уже не вернуть, и нам ничего более не остается, как
сохранить о них добрую память. Но думать нужно о живых, о тех, кто остался, о
тех, кому еще предстоит жить. Умершему не поможешь, но живому можно помочь.
Когда-нибудь ему уже тоже нельзя будет помочь, и тогда поздно будет
спохватываться и говорить, что, мол, недоглядели и недолюбили. Однако же
Екатерина настолько была поглощена своим страданием, что просто не замечала, не
видела, на осознавала этих совершенно очевидных вещей.
