Ну что произошло? Произошло буквально следующее — мужу Инги
приходилось постоянно работать, чтобы обеспечить свою семью (замечу попутно,
что работа его была и ответственной, и напряженной, связанной со множеством
стрессовых моментов). Инга в последние годы полностью посвятила себя ребенку,
что в целом понятно — поздний, долгожданный, любимый. С момента вступления в
брак отношение ее к мужу, чего греха таить, несколько изменилось. Если раньше
он был «птицей залетной», которую нужно задабривать и подкармливать, то теперь
он «залетел» окончательно, так что интенсивность задабриваний существенно
снизилась. И тут еще пара деталей: с одной стороны, Инга несколько раз кряду
демонстрировала свое нежелание вступать с мужем в сексуальные отношения, а с
другой стороны, у него на работе появилась женщина, которая только этим
желанием и жила.
Жаловаться на то, что жизнь лишена радостей, в то время как
есть хотя бы одно существо, которому мы способны помочь советом или просто
своим присутствием, — значит оплакивать утрату того, что мы не утратили, и это
столь же неразумно, как умирать от жажды, держа в руках чашу с водой.
Теперь, оглядываясь назад, муж Инги уже прекрасно понимал,
что наделал глупостей, причем он понял это еще до того момента, когда был
раскрыт. Да, овчинка, очевидно, не стоила выделки. Однако сделанного не
воротишь, и началось то, что муж Инги даже не мог себе представить. Его
несчастье, как и положено, пришло, когда его никто не ждал. Муж Инги надеялся
сначала, что жена ничего не узнает, потом на то, что посерчает и отойдет, а
вышло вот что…
Инга почувствовала себя оскорбленной и, хотя муж немедленно
принес свои извинения и вернулся, она объявила ему своего рода вендетту,
которую, как нетрудно догадаться, «оформила» удивительным, виртуозным образом,
отработав роль жертвы. Слезы и обвинения, осуждения и унижения сыпались на
него, как из рога изобилия. Но и это еще только полбеды. Вторая, половина
состояла в следующем: Инга фактически умирала в своем горе на его глазах. Она
то заламывала руки, то лишалась чувств, то превращалась в настоящую фурию. Инга
кляла судьбу, занималась самобичеванием и обвиняла весь мир скопом в абсолютной
и категорической несправедливости «ко всем честным, доверчивым и благородным
людям»!
Короче говоря, пьеса приняла такой оборот, что еще
чуть-чуть, и муж действительно бы от Инги ушел. Конечно, он долгое время
держался молодцом и выдерживал все нападки со стороны оскорбленной в лучших
чувствах супруги, полагая, что, в целом, заслужил подобное к себе отношение.
Однако, с другой стороны, он рассчитывал, что его «чистосердечное раскаяние»
дает ему право на смягчение наказания. Но вышло все совсем иначе: Инга
применила ход конем. Она как бы даже и не очень обвиняла своего мужа в измене
(«Об этом даже неловко говорить!» — сообщила Инга). Она стала «умирать»,
«сгорать на глазах» и самим этим фактом делала своего мужа не только виноватым
в его грехе, но и непростительно виноватым во всех смертных грехах!
При этом состояние Инги, и это надо уточнить особо, было
критическим. Во-первых, стресс от крушения иллюзии счастья. Во-вторых, стресс
от иллюзии опасности — ведь муж продемонстрировал Инге, что стабильности в ее
жизни нет и, что характерно, не предвидится. Наконец, в-третьих, и иллюзия
страдания сыграла с Ингой злейшую шутку. Сначала она начала страдать по
понятным всем нам причинам (если бы у нее не было иллюзий и жила бы она
реальностью, то, верно, и эти причины были бы непонятными, но опустим это).
Однако потом она почувствовала, что может отлить кошке мышкины слезки. О чем
идет речь?..
Речь идет о том, что Инга, несмотря на весь благородный
пафос своего гнева, на самом деле была оскорблена поведением своего мужа и
жаждала отмщения. Возможно, если бы она не слишком беспокоилась за свое
уязвленное самолюбие и если бы роль жертвы не завладела всем ее существом, то
она вовремя бы опомнилась и предприняла более конструктивную тактику. Да, логично
было простить мужа; логично, поскольку ей потом с ним жить (Инга собиралась с
ним жить и дальше), а жить с врагом накладно. Но роль жертвы и ее драматический
пафос, а главное, удивительная способность этой роли быть лучшим средством
наказания виновных — все это и привело к тому, что Инга сама стала жертвой
своего страдания!
Первым печальным следствием работы иллюзии страдания —
иллюзии, целиком и полностью завладевшей Ингой, — стала развивающаяся
депрессия. Психическое состояние Инги, которая денно и нощно драматизировала
собственное существование, было, что называется, из рук вон. Разумеется, при
наличии депрессии роль страдания начинает затягивать самым катастрофическим
образом, и Инга испытала это в полной мере. Впрочем, второе печальное следствие
работы иллюзии страдания могло оказаться еще печальнее первого, если бы Инга не
обратилась на этом этапе к психотерапевту. Каким могло быть это второе
следствие?
Тут два варианта — один хуже другого. Муж мог потерпеть
какое-то время, а потом благополучно удалиться из дома, благо подобный опыт он
уже имел. В этом случае Инга осталась бы наедине со своим горем, в возрасте 45
лет и с 6-летним ребенком на руках.
Другой вариант — муж остается, но в доме воцаряется
абсолютная, всепроникающая ненависть, а ребенок с 6 лет начинает слышать от
мамы: «Я живу с твоим папой ради тебя!», от папы: «Я терплю твою мать, только
чтобы ты воспитывался в полной семье!» Короче говоря, основные герои сюжета
оказываются пожизненно несчастными, а ни в чем не повинный ребенок невротизируется,
отвечая таким образом за страхи, глупость и душевную боль своих родителей.
Как ни крути, психотерапевт был необходим. Сначала нам с
Ингой надо было уяснить, что на деле мы имеем не страдание, а иллюзию страдания
со всеми вытекающими из нее последствиями. Потом Инга должна была осознать, что
оказалась жертвой своей роли жертвы. Далее, конечно, мы разбирались с
остальными иллюзиями, дабы обрести адекватность. А потом только перешли к
формированию ее новых отношений с мужем. Его действия, хоть они и не имеют себе
оправдания, были в значительной степени инициированы поведением самой Инги, за
что она поплатилась, за что, в результате, поплатился и ее муж. В общем, все
получили то, что заслуживали. Однако они могли этим ограничиться, но иллюзия
страдания перепутала все карты, добавив к уже имеющимся синякам и шишкам новые.
Не решись эта ситуация устранением иллюзии страдания, то, быть может, эти
синяки и шишки, фигурально выражаясь, перешли бы в трупные пятна. Иллюзия
страдания — одна из самых дорогих!
Наше родное страдание
Если верить Шекспиру, каждый уважающий себя представитель
западной цивилизации должен решить для себя один вопрос: «Быть или не быть?»
Представить себе восточного человека, который задается подобным вопросом,
практически невозможно: буддисты в смерть не верят, а правоверные мусульмане
относятся к ней, как бы это сказать… по-философски. Россия, как известно,
евроазиатская держава, а потому мы решаем эту проблему в высшей степени
своеобразно…
На самом деле очень любопытно, что мы так редко задумываемся
о том, что мы обязаны заботиться о своем счастье, о том, чтобы быть радостными
ради счастья других людей. А ведь это такая простая обязанность!
