Во-вторых, Ольга была категорически не согласна с матерью по
вопросу о том, сколько она зарабатывает денег. Для того образования, которое
Ольга получила благодаря своей матери и своим попыткам избавиться от бе давления,
ее. заработок был вполне достойным. Кроме того, Ольга совершенно не была
повинна в случившейся перестройке, последующих российских реформах и прочих
вещах, которые сделали ее профессию библиотекаря, мягко говоря, неактуальной и,
проще говоря, убыточной. Так что свои заработки, с учетом всяческих халтур и
подработок, Ольга оценивала как гигантские, а претензии матери — тоже как
гигантские, но в другом смысле. В общем, прийти к консе сусу они никак не
могли.
В-третьих, претензии своей матери, касающиеся ошибок в
воспитании Маши, Ольга не принимала категорически. Почему? Потому что мама
Ольги — бабушка Маши — регулярно рассказывала своей внучке о том, какая ей
досталась неудачливая мать (т.е. Ольга), как она неправильно вышла замуж (за
«морального урода»), как мало она (т.е. Ольга) тратит на нее, т.е. Машу,
времени, тогда как она — бабушка — тратила на Ольгу куда больше времени и сил.
В эти моменты Ольга восклицала: «Так что ж ты теперь мною недовольна? Сама
воспитала — сама и кушай!» «Вот, я же говорила тебе, Машенька, — взрывалась в
ответ бабушка, — неблагодарная она…» (поскольку выражения использовались в этих
дискуссиях самые что ни на есть колоритные, я позволю себе их опустить).
Вобщем, Ольга была со своей матерью не согласна, действий ее
не понимала и не принимала, хотя, в глубине души, на взаимопонимание со стороны
своей матери очень надеялась. Поскольку же надежды сии были тщетны,
разочарования были, напротив, исключительными, выливающимися в открытую вражду
с противостоянием и регулярными боевыми действиями. Впрочем, эта история с
матерью была лишь одним из стрессов в жизни Ольги. Кроме прочего, ее личная
жизнь не складывалась никак, дочь проявляла все виды и формы протестующего
поведения, на работе — хронический стресс и нестабильность. Не стать в такой
ситуации эталонным невротиком нельзя. Вот, собственно, Ольга и стала.
Жил некогда один человек, он был мистиком и молился Единому
Богу. И когда он молился, проходили перед ним хромой, голодный, слепец и
отверженный; увидев их, он впал в отчаяние и в гневе воскликнул: «О Создатель,
как можешь Ты быть Богом любви и ничего не делать ради того, чтобы помочь этим
страдальцам?» В ответ не раздалось ни звука, но святой терпеливо ждал, и тогда
в тишине прозвучал голос: «Я кое-что сделал для них… Я создал тебя».
Суфийская история
В какой-то момент она начала испытывать мучительные боли в
животе, у нее возникали приступы слабости, ни с того ни с сего поднималась
температура, начинался озноб, головокружение. Обращения к врачам долгое время
эффекта не давали, она( была то у одного, то у другого специалиста, они
предлагали Ольге на выбор с десяток диагнозов — и никакого положительного
результата от терапии. Наконец Ольга оказалась в больнице, где ее обследовали и
лечили неизвестно от чего. Она стала худеть, потеряла всякий интерес к жизни, и
в конечном итоге кто-то из врачей наконец додумался показать ее психотерапевту.
Психотерапевт поставил единственно правильный диагноз:
«маскированная депрессия» (это специфическая форма депрессии, когда основным
проявлением этой болезни оказывается не сниженное настроение, которое, впрочем,
у этих пациентов тоже наличествует, но беспричинные, не имеющие органической
основы боли и прочие симптомы телесного недомогания). Короче говоря, Ольгу в
конце концов госпитализировали в Клинику неврозов им. И. П. Павлова, где,
собственно, мы с ней и встретились.
Депрессию Ольги лечили, как и положено, — антидепрессантами
и психотерапией. Но, как я уже говорил, Ольга целиком и полностью фиксировалась
на своих отношениях с дочерью, а о прочем и слышать не хотела. Ее удручало то,
что Маша ее не понимает, о ней не беспокоится, думает только о себе, но и о
себе толком не думает, поскольку учиться она не хочет и работать тоже. В
результате Ольге приходится тащить на себе все и вся, тогда как сил у нее нет и
в ближайшем будущем не предвидится. Разумеется, я должен был переговорить с
Машей, чтобы выяснить, в чем дело. И эта беседа, которая состоялась у меня с
матерью и дочкой, стоит того, чтобы пересказать ее максимально полно.
Все началось с того, что Ольга озвучила все свои претензии к
Маше.
Ольга: Вот, полюбуйтесь! Три дня ей звонила, просила прийти,
а ей, видите ли, некогда! Чем ты таким, интересно, у меня занимаешься?!
Маша: Не твое дело.
Психотерапевт: Ольга, я бы хотел, чтобы мы как-то в
конструктивном русле эту беседу вели. Может быть, у Маши действительно были
какие-то дела. Маша — были дела?
Маша: Были.
Психотерапевт: Я думаю, о них можно сказать.
Маша: Можно. У меня сейчас сессия, в смысле — зачетная
неделя. Я не могу в первой половине дня приходить.
Психотерапевт: По-моему, вполне резонно.
Ольга: И ты хочешь сказать, что стала наконец в свое училище
ходить?!
Маша: Это не мое, а твое училище! Знала бы, что ты так
будешь на меня наезжать, я бы никогда в него не пошла!
Ольга: И что бы ты, интересно, делала?!
Маша: Нашла бы что!
Ольга: Вот видите, доктор, как она со мной разговаривает!
Психотерапевт: Я вижу, как вы друг с другом разговариваете. Если
будете продолжать в том же духе, то мы сейчас закончим.
Маша: Да, не о чем разговаривать.
Ольга: Нет уж, есть о чем! Мы о тебе должны поговорить!
Психотерапевт: Хорошо. Ольга, вы можете мне сказать, в чем
суть ваших претензий к Маше?
Ольга: Она мать не уважает, понимаете, доктор! Я сутками
работаю, кормлю ее, одеваю, а ей хоть бы хны! Гулянки, парни, дискотеки!
Маша: Давай, давай! Попрекни дочь куском хлеба! Вот ничего
от тебя больше не возьму!
Ольга: Да?! Ничего?! И за квартиру платить будешь?!
Маша: Я уйду из твоей квартиры, чтоб ты подавилась!
Ольга: Вот и катись!
Маша: Вот и покачусь!
Психотерапевт: Секундочку. Я могу вставить слово? Маша,
насколько я понимаю, твоя мама вовсе не хочет, чтобы ты куда-то уходила из
квартиры. Ведь правда, Ольга? (Ольга соглашается. ) Вот, не хочет. Но она
беспокоится за твое будущее. Она хочет, чтобы ты училась, получила профессию и
могла быть самостоятельной. Это естественное желание родителей — не избавиться
от ребенка, но дать ему возможность чувствовать себя самостоятельным. Ольга, я
все правильно говорю? (Ольга соглашается). Другое дело, что форма, в которой
это благое пожелание подается, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Можно,
наверное, и как-то иначе об этой своей озабоченности сообщить. Я прав, Ольга?
