– Я ужас, летящий на крыльях ночи. Я жвачка, прилипшая к подошве вашего ботинка. Я бутылка водки, разбитая о вашу голову, – прерывая вой, раздался с противоположного конца пропасти истеричный крик, сменившийся невнятным бормотанием. – Так, по-моему, это не совсем то. А, вот! – И Барлог заорал снова: – Трепещите, смертные, ибо Ужас Глубин приближается к вам. Никто не смеет нарушать мой покой, ибо цена за это – смерть! Причем позорная.
– Ага, сейчас, – согласился с Барлогом Жомов и запустил по направлению голоса одно из своих серебряных яблок.
В этот раз Ваня постарался. Если в загоне у Стурла он лишь погладил дубинкой серебряный шарик, то теперь приложился к нему как следует. Яблочко, насвистывая мотив одноименной матросской песни, помчалось вперед, в темноту, готовясь снести все на своем пути. Мы с Жомовым застыли, ожидая результатов выстрела, и они нас порадовали. Шар, выпущенный верной омоновской рукой, с диким грохотом врезался в каменную стену где-то на том конце пропасти и, судя по звукам, вызвал настоящий камнепад. Эхо от удара шара о стену еще не утихло, а у Жомова в руках уже был новый. Полностью готовый к запуску. Однако отправить его в полет он не успел. С той стороны пропасти, куда Ваня целился, раздался плаксивый голос:
– Эй, чего вы кидаетесь? Так нечестно. Я же в вас не кидался!
– Ну, конечно! – фыркнул Жомов. – Сейчас мы тут все бросим и на тебя орать начнем. Ну-ка выходи с поднятыми руками.
Из темноты послышались шаркающие шаги. Жомов терпеливо ждал, подбрасывая на руке серебряный шарик, и вот нам навстречу в черном плаще с кровавым подбоем вышел прокуратор Иудеи… Ох, извините, оговорился! Вышел худощавый мужичонка, примерно полутора метров роста, сжимавший в руке жестяной рупор. Жомов презрительно посмотрел на него.
– Та-ак, гражданин Глубинный Ужас, ну-ка предъявите документики, – потребовал омоновец. – По какому праву устраиваем пробки в местах движения общественного транспорта и блокируем пешеходные переходы? Неприятностей на собственную задницу не хватает?
– Вы меня арестовывать будете? – почему-то обрадованно поинтересовался Барлог.
– Нет, польку с тобой плясать начну! – рявкнул на него Жомов. – Последний раз спрашиваю, какого хрена весь Свартальхейм перепугал?
– Да я-то тут при чем? – попытался оправдаться мужик. – Это все она, Хель. У всех нормальных правителей царства мертвых стражи были. У Аида, например, Цербер, у Кощея – Баба-яга. Один Один для Нидльхейма и Берега Мертвых сторожа не придумал. Вот и решила Хель сама себе сторожа назначить. А я что? Мое дело служивое. Поставили на КПП, чтобы посторонних не пущать, я и не пущаю.
– Развелось вас, вневедомственных охранников! Плюнуть некуда, – буркнул Жомов и посмотрел на Барлога. – В общем, так, мне по фигу, как ты перед своим начальством отчитываться будешь, но я с псом иду дальше. Вопросы есть?
– Йес, сэр! Так точно, сэр! Разрешите изложить, сэр? – рявкнул мужик, вытягиваясь по стойке «смирно». – Может, вы меня арестуете и к Хели под конвоем приведете? Как захваченного с боем заложника? А я вам до Нидльхейма краткий путь покажу.
Жомов согласился. И нужно сказать, не зря. По дороге к этой сине-красной мымре попадалось столько ответвлений тоннелей, что мы с Ваней могли бы проблуждать там целых пару сотен лет. Тем более что я даже и представить себе не мог, чем здешний ад пахнет. Представляете, аммиаком! А это, по-моему, похуже, чем запах паленой кошки.
Пейзажик вокруг был препоганенький. Как я заметил, из пещер мы не выходили, однако каким-то образом оказались на свежем воздухе. То есть в атмосфере, пропитанной запахом аммиака даже круче, чем на проходной иного химзавода. Вокруг валялись кучи мусора, среди которых ползали местные ободранные бомжи. Вдали виднелась исходящая каким-то желтым паром неширокая речка, на берегу которой стояло что-то странное, напоминавшее внешним видом стадион «Лужники», но только после атомного взрыва. Именно на эти бесформенные руины и показал Барлог.
– Замок Хели, – коротко представил он строение. – Нам туда. Только не думайте, что вас там встретят с оркестром.
Спасибо, не нужно! Судя по внешнему виду местных жителей, упорно перекладывавших кучи мусора с места на место, оркестрик здесь должен состоять из беспалых пианистов, безгубых трубачей и безруких барабанщиков. А если солировать возмется сама Хель, то нам такая симфония и даром не нужна. Не то что при почетной встрече.
По пути в замок владычицы Нидльхейма нас совершенно никто не беспокоил. И дело, конечно, не только в черно-красном плаще Барлога, каковой являлся здешним символом власти, а и в Ване Жомове. Население этой страны в основном составляли всяческие преступные элементы, а на них, я уже успел в этом убедиться, во все времена и в каждом из миров форма омоновца действует как ладан на черта или как пинок на кота. Поэтому при нашем приближении бомжи бросали свои бесплодные поиски и разбегались в разные стороны.
Впрочем, лично Ване все это было абсолютно до лампочки. Он осторожно шел узкой тропинкой среди куч мусора и грязных луж, тщательно стараясь не измазать форменные берцы. В этот раз я шел последним. И потому, что вынюхивать кроме аммиака вокруг нечего было, и потому, что по следам Жомова было чище идти. Такой вот узкой цепочкой мы и добрались до жилища Хели, и Ваня, не мудрствуя лукаво, саданул кулаком в дверь. Дескать, тук-тук, ваша мама пришла, ордер на обыск принесла. От его удара ветхое строение зашаталось, приготавливаясь обрушиться нам на головы, но почему-то передумало. И вместо него на нас обрушился поток отборной ругани из-за дверей. Несколько мгновений даже Жомов, прилично натасканный в таком лексиконе, удивленно слушал тираду, а потом поинтересовался:
– Ну и кому там в ухо хочется?
Видимо, этот невинный вопрос для матерщинника оказался настоящим откровением Иоанна Богослова. Злословящий варвар до сего момента даже представить не мог, что кто-нибудь из окрестных обитателей сможет предложить ему такой сервис. Поэтому и заткнулся, пытаясь понять, не из Асгарда ли кто-нибудь с инспекцией пожаловал. Или, не дай бог, утгардские етуны с дружественным визитом забрели. Вышло еще хуже. За дверью стоял Ваня Жомов. Причем отнюдь не расположенный к общению на брудершафт. Едва долговязый матерщинник высунулся за дверь, как Ваня тут же схватил его за длинный, как у породистой таксы, шнобель.
– Гляди-ка что?! – восхитился Жомов, осматривая содержимое своей пригоршни. – Оказывается, тут у Сени то ли конкурент, то ли родственник появился. Мужик, в какой лавке такие носы продаются?
– Отбусдите! Бде же больдо! – завопил несчастный абориген, которого Ваня старательно тянул за нос вверх.
– А матом ругаться на представителя органов власти не больно? – ласково поинтересовался Ваня, полностью прекращая бедолаге доступ крови в нюхательный орган.
Может быть, для людей нос – бесполезный, но обязательный нарост на лице, но для нас, псов, это жизненно важный орган. Именно поэтому я хоть и не испытывал симпатии к дворецкому Хели, но зрелища такого садизма вынести не мог. Пришлось стыдливо отвернуться и ждать, когда Жомов перестанет учить бедолагу культурным оборотам речи. Уж не знаю, сколько бы продолжались эти уроки, если бы в глубине корявого дворца не послышались тяжелые шаги, и пред наши светлые очи не предстала сама красно-синяя Хель. Жуткое зрелище, нужно сказать! Длиннющая сухая старуха с рожей, похожей на маску Фредди Крюгера на Хеллоуин.
