Салли бросилась в ванную, умылась, надела футболку и джинсы. Кое-как причесалась. Когда она вернулась в спальню, Александер лежал на спине, закинув ногу на ногу. Невскрытая коробка лежала у него на животе.
— На тебе слишком много одежды, — заметил он.
— Если я ем в постели, у меня несварение желудка… — Что правда. — И еще нужно выгулять собак. — Тоже правда.
— И твои родственники могут в любую минуту вернуться.
— О них я не подумала… да, вряд ли бабушка засидится в пабе допоздна.
— Ладно. — Он молниеносно вскочил на ноги. — Поедим, погуляем, а потом… — Он взял ее за руку и повел вниз.
— Что потом?
— Потом я поцелую тебя на прощание и пойду домой, — он покосился на нее. — Не хочется, чтобы соседи сплетничали.
Салли охватило разочарование. Сейчас ее нисколько не волновало, что подумают соседи. Очевидно, она куда больше похожа на мать, чем ей казалось. Она всегда считала себя сильной, самодостаточной, независимой. Оказывается, все не так. Она по-прежнему полагается на Грейма, а не действует самостоятельно; позволяет ему диктовать себе условия, а не полагается на свое чутье. Не рискует — ни в сердечных делах, ни в бизнесе.
Вот и сейчас… Она ненадолго сбросила панцирь, но поспешила спрятаться в него, как улитка, как только усомнилась… Что о ней подумал Александер? Она понятия не имела, что он подумал.
— А завтра нам рано вставать, — продолжал он.
— Нам?
— Если мы поедем в Уэльс искать Риа, нам нужно встать пораньше.
— Ты поедешь со мной?
— Нет, ты поедешь со мной. — Неожиданно он замер и хлопнул себя по лбу: — Конечно, если ты сегодня переночуешь у меня, утром мы сэкономим время.
— Переночевать у тебя? — В его элегантной, роскошной квартире в готическом особняке?
— В моем холодильнике припасов больше, и нам не придется вести себя тихо. — Он едва заметно пожал плечами.
Салли захотелось обнять его, прижаться к нему щекой, губами…
— Вести себя тихо?
— Ты довольно громко кричишь.
— Не может быть!
Он только улыбнулся.
Неужели она в самом деле кричала? Салли посмотрелась в зеркало и увидела, что расплывается в улыбке.
— Наверное, у тебя в самом деле будет лучше, — вздохнула она. — Я имею в виду в смысле времени. Ты живешь ближе к шоссе.
— Верно подмечено.
— Да, ты прав — если твоя машина будет всю ночь стоять у моего дома, утром об этом узнает вся деревня.
— Я думал, тебе все равно.
— Мне правда все равно, — сказала она. Но Грейм должен узнать обо всем от нее самой, а не от своей уборщицы. — Но я кричу.
— Почему твоя бабушка не вернула дедушке кольцо?
— Ты ведь знаешь, как бывает. — Салли медленно сунула в рот кусок сыра.
Они вынесли пиццу в сад и лежали на траве. Все тело у нее болело, но то была приятная боль, и она чувствовала внутри уверенность — нечто совершенно для себя новое.
Спросив о бабушке, Александер разбередил старую рану. Ему захотелось узнать, зачем она все же вышла замуж, ведь его Джулия этого не сделала.
— Нет, не знаю. Расскажи.
— Платье сшито, во дворе расставили шатер, угощение для гостей готово… В гостиной лежат подарки, в погребе — шампанское. — Она повернулась к нему. — Нужна настоящая смелость, чтобы отказаться от своих ожиданий.
— На ее месте ты бы тоже вышла замуж?
— Надеюсь, что нет, но тогда жили по-другому. Кроме того, бабушка и так поссорилась со своей родней, когда приняла предложение дедушки.
— Почему? Похоже, он был во всех отношениях выгодной партией.
— Только не для внучки графа Мелчестера. Бабушка была девушкой из высшего общества, представленной ко двору. Ей в мужья сулили титулованную особу, по меньшей мере владельца крупного поместья. А прадедушка Эймери был купцом.
— Ух ты!
— Повторяю, тогда жили по-другому, но нарушение семейных традиций, похоже, вошло у нас в привычку. У нее был выбор: вернуться к родителям, покаяться и стать женой отпрыска знатного рода с безвольным подбородком — или выйти за деда. Она настояла на своем, и пришлось мириться с последствиями. Несомненно, дед был так же несчастлив, как и она.
— Он это заслужил — вспомни, как он поступил с Бэзилом.
— Наверное, мы стали его возмездием. Он смирился с образом жизни моей матери, держал нас под своей крышей, пусть не любил, но заботился о нас и оберегал нас.
Александер взял еще кусок пиццы.
— Расскажи о своей матери.
— Она отказывалась подчиняться чужим правилам, — не сразу ответила Салли. — Жила только по своим. Забеременела в семнадцать — после короткого романа с артистом цирка, который приезжал к нам в начале июня. Так оно и пошло… — Она покосилась на него. — У всех нас дни рождения рядом; через десять дней друг после друга.
Он криво улыбнулся:
— Наверное, она с нетерпением ждала лета.
— Нет, она и в остальное время не теряла интереса к мужчинам. Красила волосы в яркие цвета, носила броские платья и самодельные украшения; она становилась центром внимания всюду, где бы ни появлялась. — Мужчины смотрели ей вслед с надеждой, женщины хмурились. Правда, зря. Местным жительницам не было причин бояться ее. — Но в отцы своим детям она выбирала какого-нибудь заезжего гастролера.
— Вроде донора спермы? Только веселее, чем в клинике…
— Что-что, а веселиться она любила, — ответила Салли и покраснела.
Он дотронулся пальцами до ее щеки:
— Салли, в любви к веселью нет ничего плохого.
— Да… — Она потерлась о его руку. С ним ей не просто хорошо. Главное — не забывать, что… — В дождь она брала нас с собой шлепать по лужам… а когда шел снег, мы вместе поднимались на вершину Барсучьего холма и скатывались оттуда на мешках, пока не уставали. Потом пили томатный суп из фляжки. — Хотя на ее губах играла улыбка, в глазах стояли слезы.
— Если вам было так весело, почему ты плачешь? — Он вытер слезинку с ее щеки.
— Потому что я так и не сказала ей об этом. — Она заглянула в его изумительно голубые глаза, которые, казалось, видели ее насквозь. — Я должна была ей сказать…
— Думаешь, она сама не знала?
— Мама так спешила жить, как будто знала, что времени у нее немного. — Салли проглотила подступивший к горлу ком. — Она любила жизнь, наслаждалась ею и не обращала внимания на то, что думают о ней другие.
— Салли, я тебе завидую.
— Ты меня удивил. Никто и никогда не завидовал дочерям Лилии Эймери. Став постарше, я начала понимать, как она отличалась от других. Иногда я нарочно оставалась в школе последней. Иногда я ненавидела ее за то, что она так не похожа на других… Мне хотелось мать такую же, как у всех, чтобы она сплетничала с другими мамашами у школьных ворот… а не стояла одна. Самую обычную маму.
