– Я знаю, я просто вот… – Я приподнял охапку цветов.
Елена появилась на лестнице, спускаясь со второго этажа. На ней был уютный свитер, на ногах мягкие пушистые тапочки. Она просияла, и от ее улыбки мне стало спокойнее, но в ее глазах я прочел тревогу.
– Тере, отойди, дай ему пройти.
– Бьенвенидо аль Бронкс, – саркастически отозвалась Тереза.
Я протиснулся в дверь. Елена сразу меня обняла и долго держала в объятьях.
– M’ijo.
Чувствуя спиной взгляд Терезы, я попытался высвободиться, но Елена обняла меня крепче. Она отпустила меня, только когда Тереза демонстративно протолкалась мимо нас.
Елена укоризненно цокнула языком и под руку повела меня в гостиную, где пахло жареным луком. Задушевная песня закончилась, сменившись энергичной румбой. Я оглядел диван, кресло, высокую птичью клетку у стойки для стерео, целый лес комнатных растений на окне, выходившем на улицу. Над креслом висела большая картина с изображением Пресвятой Девы. Золотой диск нимба слегка светился. Хотя голова Марии была смиренно опущена, глаза искоса смотрели в глубину дома. Круглые, яркие, они следили за мной, куда бы я ни пошел.
– Вот это сюрприз, – сказала Елена, явно нервничая. – Ты один приехал?
– Да.
– Даже не знаю, что сказать.
– Может, «чем обязаны?», – не удержалась Тереза, стоя в дверях между гостиной и кухней.
Я протянул Елене охапку цветов.
– С праздником. Фелиц навидад. Я никогда не дарил тебе подарков.
Елена стиснула подол своего свитера.
– Какой сюрприз, – повторила она. – Грасиас. Грасиас. – С распущенными волосами она выглядела моложе. – Я и не ожидала никаких подарков…
– И приезда в наш дом тоже, – ввернула Тереза.
Я кивнул, жалея, что не придумал, что буду говорить, когда приду, как отбиваться от вопросов. Меня тянуло вслух констатировать факты: «Вот птичья клетка. В ней две птички, одна желтая, другая голубая».
– Тере, – сказала Елена, протянув ей цветы, – найди, куда поставить.
– Весь магазин скупил? – не удержалась Тереза, но взяла цветы и шагнула назад, в кухню.
Оттуда послышалось хлопанье дверец шкафов. Елена подвела меня к дивану и усадила.
– M’ijo, – произнесла она с грустной улыбкой. – Я счастлива тебя видеть. – Она снова обняла меня и села прямо: – Почему ж ты не позвонил? Твоя мать…. – начала Елена, но замолчала и со вздохом посмотрела на окно, превратившееся в темную стену с редкими точками света – светились окна в домах ниже по холму и слабым оранжевым отсветом подсвечивал уличный фонарь. – Я даже растерялась, – добавила она.
– Я тоже, – негромко сказал я. Мне хотелось прижаться к Елене, но я понимал, что в ее доме это будет неуместно. Мы молчали, будто снова вместе смотрели телевизор у меня в комнате, поставив тарелки с ужином на маленькие складные столики. Елена взяла меня за руку и нежно погладила. Ее дом казался настолько теплым, что я чувствовал себя снежным сугробом. Когда Тереза широким шагом вошла в гостиную, я ожидал увидеть у нее в руках две кружки дымящегося горячего шоколада, а не вазу, готовую треснуть от втиснутого в нее букета.
Тереза поставила вазу на кофейный столик и посмотрела на мать.
– Ни один парень ни разу не приходил сюда с букетом для меня, – сказала она, уперевшись рукой в бок. Елена улыбнулась дочери. – Каз даже не знает, где продаются цветы, хотя живет рядом с цветочным магазином.
– Эйден – не Каз, – заметила Елена.
– Не знаю, – отрезала Тереза. – Я сто раз слышала, какой ты замечательный, – добавила она, обращаясь ко мне.
Елена и мне рассказывала об успехах Терезы в Сент-Кэтрин. Глядя, как она покачивает бедрами, разговаривая со мной, я захотел поболтать с ней, но не знал как. Я никогда не умел разговаривать с девочками. Мне нравятся девушки, всегда говорил я себе, но кем же, черт побери, в таком случае я получаюсь с отцом Грегом? Это тоже я? Голова закружилась, и я положил затылок на спинку дивана.
– Ну ладно, – сказала Елена, встав и пригладив брюки ладонями. – Тере, поставь к столу еще стул.
– Ты останешься на ужин? – спросила меня Тереза.
– Да, – отрезала Елена, щелкнув пальцами.
Тере удалилась в кухню.
– M’ijo, – мягко сказала мне Елена, – тут что-то не так. Как ты сюда добрался?
– Спасибо, что оставляешь меня на ужин.
– Что скажет твоя мать?
– Пожалуйста, не выгоняй меня.
– Нет-нет, – заверила Елена и снова обняла меня. – Я счастлива, что ты ко мне приехал.
Я прижался к ней лицом. Край горловины свитера щекотал глаз.
– Прости, – сказал я, смахнув несколько слезинок и удержав остальное.
На пороге послышались голоса, сетчатый экран со скрежетом распахнулся. Я так поспешно вырвался из объятий Елены, что она вздрогнула и задержала мою руку у себя на коленях. Кандидо пропустил Матео в комнату. Тот на бегу успел хлопнуть об пол баскетбольным мячом.
– Эй! – крикнул ему Кандидо, но оба они тут же остановились и уставились на меня. Матео попятился и прижался спиной к отцовским джинсам. – У нас гость? – спросил Кандидо, переводя взгляд с меня на Елену.
Елена подошла к мужу и поцеловала его в губы.
– Ну, места-то хватит, – ответила она по-английски.
Кандидо кивнул.
– А почему он здесь? – вновь спросил он по-испански. – Что случилось?
– Он говорит по-испански, – предостерегла его Елена.
– Я забыл, – отозвался Кандидо и улыбнулся. – Ло сиенто
[3], – сказал он мне и не спеша снял и повесил кожаную куртку.
– А ты разве не в отпуске? – спросил Матео у матери.
Елена шикнула на Матео и подтолкнула его вперед.
– Это мальчик из той семьи, в которой я работаю, – сказала она.
– Я знаю, – ответил Матео.
Подошел Кандидо, и я встал, чтобы пожать ему руку.
– Наслышан, – сказал Кандидо. Брюшко выпирало у него над ремнем, но он оказался выше, чем я себе представлял, и в его присутствии комната казалась меньше и теснее. Они с Еленой переглянулись. – Добро пожаловать, – добавил он, извинился и повел Матео наверх умыть перед ужином. Елена потрепала меня по плечу и пошла за ними.
Я снова опустился на диван и уставился на потолок, не желая выпрямлять шею и встречаться взглядом с Девой Марией. Закрыв глаза, я слушал доносившиеся сверху голоса Елены и Кандидо. Трудно было разобрать, что они говорили, при громко включенной в гостиной музыке, но мне не требовалось слов, чтобы понять: они привыкли разговаривать друг с другом и одновременно слушать. Я расслышал свое имя, но это меня не обеспокоило. Я был в доме Елены, и без матери и Донована-старшего над душой мне было удивительно мирно и спокойно.
