– Нет. Пошли они все! Пусть поцелуют сенатора Ковольски в жопу. – Он сдернул трусы и сверкнул передо мной задницей. Потом попытался повернуться на коленях и показать зад всей улице, и его ноги взметнулись над крышей и задергались в воздухе над школьным крыльцом. Он засмеялся и свесил голову на грудь, и я не мог понять, плачет он или нет.
– Эй, ты чего? – окликнул я.
– Как у тебя получается? Как ты с ума не сошел? – спросил он тихо, стоя на самом краю в верхней точке крыши.
– Это же ты всегда хладнокровный, собранный.
Руками Марк опирался о крышу перед собой, и, хотя скат был крутым и уклон шел в мою сторону, его ступни торчали над краем и казалось, что его носки вот-вот улетят в родной квартал.
– Эй, – сказал я, – спускайся оттуда, слышишь?
– К черту все это. Это я-то хладнокровный? Скорее отмороженный. И ты это знаешь. Причем лучше, чем другие.
– Чувак, ты набрался. Кроме шуток, ты пьян.
Он поднял голову.
– Ты хочешь сказать, что я тебе небезразличен?
Его голос шел вверх, и я не мог понять, то ли он передразнивал Джози, сказавшую это на новогодней вечеринке, то ли действительно хотел это знать.
– Да ладно тебе, успокойся.
Марк вытянул одну ногу – колено оказалось в воздухе, за краем крыши. Почти голый, перегнувшийся через край крыши, он казался фигурой берсерка с какой-нибудь ладьи викингов, несущейся в темноту. С невеселым безумием во взгляде он спросил:
– А правда, ты бы меня выручил в случае чего?
– Господи Иисусе, парень! – Я встал на четвереньки и пополз к нему. – Ты что, свихнулся?
– Ты это знаешь. – Он оторвал руки от крыши и начал клониться назад. Нога выехала еще дальше за край. Марк улыбнулся, но тут же покачнулся, и его повело вбок. Он вскрикнул.
– Марк!
Он поскользнулся и потерял равновесие – нога соскользнула с карниза. Он изогнулся, ударился о выступ на краю, но я успел схватить его повыше кисти, когда он уже съезжал с крыши. Он не упал – я держал его крепко. Он дрожал всем телом, когда мы забросили руки на плечи друг другу и съехали по скату крыши, как с горки. Марк не сопротивлялся. Я остановил скольжение у первой низенькой стены и без сил лег на холодную крышу.
– Что с тобой творится, черт побери? – спросил я.
Марк молчал, но через мгновение его глаза стали красными и мокрыми. Он приподнялся и сел, опустив голову между коленей, потом привалился ко мне. От ветра кожа у меня покрылась мурашками.
– Пошли, – сказал я, – надо одеться.
Мы спустились с первого уступа. Со второй террасы спортплощадка и парковка открывались как на ладони. Слева на дороге я увидел фары машины, свернувшей к школе. Я торопливо повел Марка к следующей террасе, но не успели мы добежать до нее, как машина въехала на парковку. Я упал на живот и рванул Марка за собой.
– Не поднимайся, – велел я.
Мы ползком добрались до низенькой стенки и, выглянув из-за нее, посмотрели на нижнюю террасу и пришкольную территорию. Машина остановилась перед спортплощадкой; включился дальний свет. Полиция. Из машины вышел коп и поводил лучом фонарика по игровому городку, качелям и бетонным кубам. На кубах он задержался. Наша одежда лежала на следующей террасе, но я боялся, что нас заметят, пока мы будем перелезать через стенку. Лежа на животе за бортиком, мы были невидимы. Я замерз, но двигаться не решался. Марк вниз не смотрел – он лежал на спине с мокрыми от слез щеками и глядел в небо.
Полицейский обошел спортплощадку, посветив в каждый из бетонных кубов. Спустя целую вечность он вернулся в машину и выключил дальний свет. Потом еще посидел, не глуша двигатель, наконец развернулся и уехал. Когда свет фар исчез за поворотом, я поднялся на колени и хлопнул Марка по плечу.
– Пошли.
Мы спрыгнули на нижнюю террасу и молча оделись. Марк казался подавленным. Я часто топал ногами и потирал руки, стараясь согреться, но никак не мог прогнать холод.
– Давай убираться отсюда, – сказал я.
Марк поколебался, потом шагнул ко мне и обнял. Сперва я не шевельнулся, но он сжимал меня все сильнее, и я понял, что это не просто дружеский жест. Я попробовал высвободиться, но он стиснул руки.
– Брось, – сказал я. Он ничего не ответил, и я оттолкнул его. – Пожалуйста, я не буду этого делать.
Марк отступил.
– Ого, как ты умеешь! Включаться и выключаться, когда нужно, да?
– Что?
– Я вот так не могу, – сказал Марк. – Быть совершенно свободным.
– Можешь.
– Что? Да пошел ты!
– Слушай, все нормально, все в порядке. Но об этом, извини, меня не проси.
– Ага, конечно. – Он скрестил руки, глядя на меня в упор.
– Слушай, мы просто друзья. Мы можем быть друзьями, это здорово.
Марк отвел взгляд. Когда он снова посмотрел на меня, его глаза покраснели и казались дикими, взгляд метался.
– Пожалуйста, – взмолился он. – Что, по-твоему, было бы, если б нас здесь застали?
– Ну, не застали же. – Я шагнул к нему и положил руку ему на плечо. – Пошли отсюда.
– Ты не понимаешь. – Марк сбросил мою руку.
– Ты о чем?
Он забегал передо мной, обхватив себя руками.
– Я так больше не могу. Я схожу с ума. Как тебе это удается?
– Возьми себя в руки, я отказываюсь тебя понимать!
– Перестань прикидываться!
– Чего ты взбесился, я не понимаю?
– Что за треп насчет того, чтобы остаться друзьями? Мы же можем обойтись без вранья и объясниться начистоту! Я уже говорил, что никогда в жизни не вернусь в Драгоценнейшую Кровь Христову! Я об этом сказал, а ты пропустил мимо ушей. Хорош выпендриваться!
Несколько мгновений я молчал в надежде, что, если я ничего не отвечу, Марк успокоится и самообладание вернется к нему настолько, что можно будет предложить какой-то план. Молчание меня ужасало. Мне казалось, еще можно что-то сделать, чтобы сменить тему и никогда не возвращаться к этому разговору, но Марк смотрел на меня в упор, и мне хотелось кричать.
– Пожалуйста, – сказал он, – я же пытаюсь тебе сказать. – Он подошел ко мне совсем близко. – Я схожу с ума, чувак, разве ты не видишь? Тебе не кажется, что у нас с тобой общий секрет?
Я взял его за плечо и отодвинул на некоторое расстояние.
– Замолчи. Закрой рот, – велел я. – Ничего не говори. Больше ни слова, пожалуйста.
Марк отшатнулся.
– Зачем ты так? У меня крыша едет, я больше не могу молчать! Это повсюду!
Я протянул к нему руку, но он отступил.
– Что за хрень, ты меня не слышишь, что ли? Я подыхаю от молчания, чувак! Родители хотят пригласить психолога, им нужно знать, что меня можно «спасти», что меня можно починить, прежде чем я окончательно обесценюсь!
