Было нечто автоматическое в том, как я шел по коридору на очередной урок – официальный, сухой, я просто переставлял ноги. Я настолько ни на что не обращал внимания, что едва не врезался в Джози в конце учебного дня.
– Эй, – сказала она, – ты весь день такой тихий. Ты что, вдруг решил прикинуться недотрогой? – Я принужденно засмеялся, и Джози продолжала: – Давай смоемся отсюда – вдвоем.
После традиционных объявлений мы с Джози пошли в «Блуберри хилл». Очередь к кофе-бару была небольшой, и пока я забирал кофе с молоком и булочки, Джози нашла столик у дальней стены, где всегда старались сесть подростки – подальше от входа. Это был один из самых маленьких круглых столиков, за которым едва помещались два сетчатых металлических стула. Джози села так, чтобы иметь возможность разглядывать кафе.
Я принес поднос с едой и уселся лицом к ней.
– Слушай, – сказала Джози, – ты с Марком говорил? – Когда я признался, что вообще его не видел, Джози изумилась: – Конечно, не видел и не мог видеть, его второй день нет. Я звонила ему домой, когда у нас был пустой урок, но там никто не берет трубку.
– Ну, это-то понятно, – заметил я. – Я к тому, что не волнуюсь. Наверное, его наказали на все выходные или он заболел. – Я незаметно напрягал и расслаблял мышцы в попытке сидеть спокойно, но по мне волной прошла нервная дурнота. Я не хотел думать о Марке, но не думать не мог.
– Ну да, его же не два года нет, – съязвила Джози.
Я разыграл удивление, но она была категорична.
– Все ведут себя как ненормальные. Будь здесь Марк, он бы пустил по кругу косячок и рассмешил нас чем-нибудь, и мы бы обо всем забыли. Отчего его нет? Не подумай, вдвоем с тобой мне хорошо, – добавила она, – только очень странно, что он не ходит в школу. Вообще много чего странного творится – из-за этого скандала с церковью все просто из кожи вон лезут.
– Можно не говорить об этом?
– Можно, но сложно. Особенно когда рассказывают, что якобы происходило в Драгоценнейшей Крови Христовой.
– Слушай, это все вранье, – сказал я. – Люди распускают сплетни от нечего делать. – Я говорил с Джози, но смотрел в зеркало за ее спиной, в котором отражался весь зал. Зеркало тянулось почти до угла и прекрасно выполняло задачу визуального обмана, зрительно удваивая размеры кафе. В «Блуберри хилл» народ толпился до самого ужина. Вот и сейчас здесь расположилась целая команда женщин с колясками, расставленными по всему залу, но в качестве приятного исключения попадались и мужчины: чтобы позволить себе жить в нашем городке, не всем приходится работать по семьдесят часов в неделю или постоянно находиться в разъездах. Одного из них я даже узнал – это был папаша из нашей академии, активный член родительского комитета. Он всегда ходил в плотной фланелевой рубашке с двумя расстегнутыми верхними пуговицами. Многие мамаши находили его привлекательным, но он ни с кем не заигрывал (по крайней мере, я не замечал).
Он читал газету, сидя за столиком перед остатками уничтоженного сандвича-багета. Кожа вокруг глаз у него была в морщинках; и, просматривая страницы, он улыбался в короткую пепельную бородку, порой покачивая головой с мягким, почти терпеливым недоверием. Вот таким человеком, подумал я, мне хотелось бы стать. Не в смысле профессии, потому что я понятия не имел, чем он зарабатывает на жизнь, а в отношении завидного спокойствия: человеком в ладу с собой. Но идиллия была нарушена: когда мы с Джози начали разговор, над дверью звякнул колокольчик, и я увидел, как бородатый изменился в лице.
Отец Дули, опираясь на трость, медленно тащился к кофе-бару. Бариста поправила бандану и вытерла руки о фартук, когда священник подошел к стойке. Он заговорил тихо, почти шепотом, потому что большинство посетителей ели его глазами.
– Господи, – сказала Джози, подавшись вперед, – как сложно теперь увидеть священника и не задаться вопросом. Впечатление, что они все поголовно виновны.
– Это не так, – тихо возразил я.
Мне хотелось отвести взгляд, зажмуриться или даже выбежать через заднюю дверь, но мужчина с бородкой сложил газету, бросил ее на стол и уставился на отца Дули недобрым взглядом, ероша бороду. Он сидел нога на ногу, но тут поставил ноги на пол. Секунду он сидел так – как спортсмен, свесив сцепленные руки между коленей, затем встал, подошел к отцу Дули и что-то сказал старому священнику – слишком тихо, расслышать было невозможно. Отец Дули покачал головой и так же тихо ответил. Они обменялись еще несколькими репликами, после чего отец Дули обошел бородатого и направился к другому концу стойки, уставившись на шипящую эспрессо-машину.
– Эй! – Мужчина наставил на отца Дули палец. – Я задал вам вопрос, нечего меня игнорировать!
– Пол, не начинайте, – хладнокровно произнес отец Дули. – Я просто выбираю кофе.
– Вы же главный, вы тоже несете ответственность! – не унимался этот Пол.
– Пожалуйста, оставьте меня в покое, – сказал отец Дули и мельком оглядел кафе. – Здесь не место для подобных разговоров.
– Вы мне рот не затыкайте! – крикнул Пол. – Я хожу в Кровь Христову больше десяти лет, я заслуживаю ответов! Мои дети тоже к вам ходили!
Бариста заторопилась и пролила немного кофе. Вставив бумажный стакан в картонную подставку, она пододвинула ее отцу Дули.
– Это возмутительно! – продолжал Пол.
– Правильно, – поддержала женщина, сидевшая рядом со стойкой. – Он прав!
Отец Дули стиснул трость и прижал ее к ноге.
– Я здесь не на судилище. Пожалуйста, не обращайтесь со мной как с преступником. Об этом будут говорить в другое время и в другом месте. Выработкой координированного ответа сейчас занимается вся церковь…
– Разговаривайте со мной человеческим языком, Фрэнк! – закричал Пол, дрожа, и схватился за прилавок. – Думаете, вы неподсудны? Мы требуем ответа. Пусть с нами поговорит отец Грег! Куда он запропастился ни с того ни с сего?
От ближайшего столика подошла одна из мамаш и положила руку Полу на спину.
– Он абсолютно прав, – сказала она отцу Дули. – Вы… Вы… Постыдились бы, вот что! – Ее голос срывался. – Позор! Вы и на мессе ничего не сказали, даже в проповеди не упомянули!
– Я не репортер, я не спекулирую на сенсациях и не будоражу людей без причины, лишь бы развязать массовую истерию! – Отец Дули оглядел кафе. Когда он встретился со мной взглядом в зеркале, я замер. По нему нельзя было сказать, что ему хочется заорать или треснуть по физиономиям оппонентов своей тростью, но на самом деле он этого желал. Мы смотрели друг на друга лишь мгновение, и, судя по тому, как он задрожал, чувства нас обуревали одни и те же. Его взгляд был как рука, протянувшаяся ко мне, схватившая за плечо и тянувшая к нему. Я не мог вырваться. Неожиданно для себя я подумал – а отец Дули при виде меня испытывает то же самое? Кажется, я испугал его еще больше, чем Пол.
Ничего мне не сказав, он повернулся к Полу.
– Поверьте, я делаю все, что в моих силах.
