– Просто Милгрим. Я не русский.
– Но переводите с русского?
– Да.
– Для Губерта? Для «Синего муравья»?
– Я не работаю в «Синем муравье». В смысле я фрилансер. Немного перевожу для Губерта. В основном художественное.
Он голодными глазами посмотрел на поднос.
– Ешьте, пожалуйста, – сказала Холлис, беря вилку. – А поговорим потом.
– Я пропустил ланч, – ответил он. – А мне надо есть, из-за лекарств.
– Губерт сказал, вы от чего-то лечитесь.
– От зависимости, – сказал он. – Я наркоман. В ремиссии.
То странное, настороженное – вроде зверька – мельком выглянуло вновь, оценивая ее быстрым косым взглядом.
– А что за наркотик?
– Рецептурные транквилизаторы. Звучит респектабельно, да?
– Наверное, – ответила она. – Хотя, наверное, с них сходить не легче.
– Да. Но мне уже давно ничего не выписывали по рецептам. Я был уличным наркоманом.
Он отрезал тонкий ломтик с одного куска мясного пирожка.
– У меня был друг-героинщик, – сказала Холлис. – Он умер.
– Печально, – ответил он. И начал есть.
– Это было много лет назад. – Холлис принялась за салат.
– Что вы делаете для Губерта? – спросил Милгрим.
– Я тоже фрилансер. Но не знаю точно, что делаю. Пока не знаю.
– Это в его стиле, – сказал Милгрим. Что-то в дальнем конце зала привлекло его внимание. – Штаны цвета «фолиаж».
– На ком?
– Он уже ушел. Серо-зеленый. Знаете «койот»?
– Что-что?
– Это был модный оттенок американского военного снаряжения. «Фолиаж» новее, более в тренде. Еще недолго был «альфа», более серый. Но сейчас на первом месте «фолиаж».
– Американцы выпускают военное снаряжение модных оттенков?
– Конечно, – ответил Милгрим. – Губерт вам не говорил?
– Нет.
Милгрим по-прежнему пытался высмотреть замеченные раньше штаны.
– В этом году оттенок еще редкий. Может быть, в следующем. Я даже не знаю его пантоновский номер. – Он переключился на мясной пирожок и быстро его доел. – Извините. Я не очень умею вести себя с новыми людьми. Поначалу.
– Я бы не сказала. Мне кажется, вы сразу ухватываете суть.
– Вот и он так говорит. – Милгрим сморгнул, и Холлис догадалась, что «он» означает Бигенда. – Я видел вашу фотографию. Постер. Вроде бы на Сент-Марк-плейс. Магазин подержанных грампластинок.
– Это очень старая фотография.
Милгрим кивнул, разломил круассан, начал намазывать маслом.
– Он говорил с вами про джинсы?
Милгрим с набитым ртом мотнул головой.
– «Габриэль Хаундс»?
Милгрим проглотил и спросил:
– Кто?
– Очень секретная линия джинсов. Кажется, именно ею я занимаюсь для Губерта.
– А что делаете?
– Провожу расследование. Пытаюсь узнать, откуда они. Кто их выпускает. Почему они людям нравятся.
– А почему они нравятся?
– Возможно, потому что их почти невозможно достать.
– Это оно? – спросил Милгрим, глядя на ее куртку.
– Да.
– Хорошо сшито. Но не армейское.
– Насколько я знаю, да. Почему его вдруг заинтересовала мода?
– Она его не интересует. В обычном смысле. Это я знаю, – сказал Милгрим.
Настороженная зверушка вновь проглянула, и Холлис почувствовала ее ум. Милгрим продолжал:
– Вы слышали про отраслевую выставку для фирм, которые мечтают производить снаряжение для Корпуса морской пехоты?
– Нет. Вы там были?
– Не попал. Выставка проводится в Южной Каролине. Я только что оттуда. Из Южной Каролины.
– А что именно вы делаете для Губерта по поводу одежды? Вы модельер? Маркетолог?
– Нет, – ответил Милгрим. – Я примечаю подробности. Не знал этого раньше. Он мне сказал, в Ванкувере.
– Вы жили у него? В пентхаусе?
Милгрим кивнул.
– В комнате с кроватью на магнитной подушке?
– Нет. В маленькой. Мне надо было… сосредоточиться. – Милгрим доел круассан, отпил кофе. – Меня… как это называется… «изолировали»? Большое пространство меня смущало. Слишком много вариантов. Потом он отправил меня в Базель.
– В Швейцарию?
– Лечиться. Если разрешите, я хотел бы спросить: почему вы на него работаете?
– Я сама себя спрашиваю. Это не первый раз, и после первого я точно не хотела повторения. Однако первый раз оказался очень плодотворным, причем косвенно – вне всякой связи с тем, что я для него делала. Потом я потеряла в кризис кучу денег, не нашла себе занятия по душе, и тут он стал настойчиво звать меня к себе. Мне немного неуютно на него работать.
– Понимаю.
– Правда?
– У меня то же чувство.
– Тогда почему вы на него работаете?
– Мне нужна работа, – сказал Милгрим. – И еще потому… потому что он заплатил за клинику. В Базеле. За мое лечение.
– Он отправил вас лечиться от наркомании?
– Это стоило очень дорого. Больше, чем бронированный автомобиль. Уровня наркокартеля. – Он поправил нож и вилку на белой тарелке, среди крошек. – Мне трудно что-нибудь понять. Теперь он поручил мне работать с вами.
Милгрим поднял взгляд от тарелки, и обе части его странно расколотой личности как будто впервые увидели Холлис одновременно.
– Почему вы не поете? – спросил он.
– Потому что не пою.
– Но вы были знаменитой. Я же видел плакат.
– Это вообще не о том.
– Просто это, наверное, было бы легче. В смысле для вас.
– Я не буду петь.
– Извините, – сказал Милгрим.
14
Желтый шлем
На пешеходном переходе через Шефтсбери-авеню, под мелким дождем, «тойоту-хайлюкс» нагнал курьер на грязном сером мотоцикле. Олдос опустил окно с пассажирской стороны, курьер вытащил из-за пазухи письмо и рукой в перчатке, похожей на кевларовую механическую руку, передал Милгриму. Окно снова поднялось, мотоцикл умчался прочь, лавируя в потоке машин. Желтый мотоциклетный шлем стремительно уменьшался. Сзади он был покорябан, словно огромной когтистой лапой, царапины белели на фоне желтого пластика.
Милгрим взглянул на конверт. Посередине небрежными прописными буквами было выведено его имя, в нижнем правом углу стояли инициалы «п.м.». Памела. По весу конверт казался пустым. Внутри лежал прозрачный файлик с распечатанной на струйном принтере фотографией женщины-полицейского из «Кафе-Неро». Хотя снимок был сделан не в кафе. За спиной у женщины, вполне резкие, стояли собакоголовые ангелы из «Голубого дельфина». И свитер на ней был красный, хотя Милгрим различил ту же вышитую эмблему. В другой цветовой гамме. Кто снимал? Неужели Слейт? Похоже, она не видела, что ее снимают. Милгрим представил ее спящей в экономклассе его самолета в Англию.
