Попов от такого заявления остолбенел, а Сеня перешел к остальным.
– А тебе, вместилище амфетаминов… – это досталось Жомову, – …вообще молчать нужно. «Моя Питейная Емкость», блин! Никуда она не делась. Стоит точно такая же на твоей дурацкой полке с трофеями, а эту на место положи. Иначе хрен когда больше в тире из «калаша» постреляешь…
Доблестный омоновец, собиравшийся в начале Сениной фразы устроить кинологу райскую жизнь на ближайшем кладбище, в конце монолога сник и замолчал, печальным взором глядя на Святой Грааль, который нежно баюкал в своих огромных лапах. Рабинович тут же оставил затихшего омоновца без внимания, но сам на этом не успокоился. От щедрой руки кинолога досталось и Горынычу на орехи (нечего умничать было!) и Мурзику на мозговую кость (опять альфа-лидерские замашки). Ну а когда все успокоились, Рабиновичу, наконец-то, удалось вернуться к вопросу об организации нового похода в Палестину и все-таки поставить его ребром, да на повестку дня.
– В общем, так, – проговорил Сеня, когда, наконец прокричавшись, заставил своих соратников, всех до единого, чувствовать себя стяжателями, сластолюбцами, эгоистами и вообще взвалить на свои хрупкие плечи (омоновец не в счет) все смертные грехи. – Сейчас топаем в ближайший городишко, оттуда направляемся прямиком в Палестину, находим там этот склад святых вещей, загружаем туда гребаный Грааль и валим домой. По дороге ни в какие стычки без крайней нужды не ввязываться. Хрен с ними, с крестоносцами и сарацинами. Пусть мочат друг друга на чем свет стоит. Нам на это наплевать…
– Почему? – Жомов задал этот вопрос таким удивленно-обиженным тоном, какой бывает у маленького ребенка, безжалостно лишенного родителями возможности при помощи циркулярной пилы посмотреть, что там находится у сестренки внутри.
– По кочану! – рявкнул в ответ Рабинович, и Жомов поежился. – Если мы, блин, начнем за кого-то с кем-то воевать, то хрен до Палестины раньше крестоносцев доберемся. Если доберемся вообще. – А затем секунду подумал и смягчил табу: – И потом, Ваня, я же сказал, что драться не будем без крайней нужды. Ясно?
– А-а-а, теперь, в натуре, ясно! – тут же расцвел омоновец. – Ну, нужду-то я, блин, всегда найду.
Сеня безнадежно вздохнул и махнул на Жомова рукой. Дескать, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось. А затем принялся подробно объяснять Попову, что в ближайшем городке они только поедят, а не нажрутся, добудут лошадей, а не билет на самолет и поедут дальше сразу, не отдыхая там несколько суток. Андрюша вздохул не менее горестно, чем Иван до этого, однако Рабинович к нему снисходительности не проявил. Единственное, что Сеня спокойно позволил другу сделать, так это набрать продовольствия столько, сколько все вместе смогут унести. Ну а Мурзика с Горынычем быстрее отправиться в путь кинологу даже упрашивать не пришлось, потому как первого обычно никто и не спрашивал (дискриминация, мать ее!), а второй и сам был готов без отдыха куда угодно бежать, лишь бы не допустить окончательной деформации временной спирали и, явившись домой, хотя бы исправить двойку по космогностике, чтобы на третий год во втором классе не остаться.
Пока менты под чутким руководством Рабиновича решали, как им организовать путешествие, Абдулла с поставленной задачей справился. Он никому не сказал, о чем именно беседовал с соплеменниками и единоверцами, но те старались держаться от путешественников подальше и отдали все припасы, которые смогли отыскать в своих котомках. Абдулла сгреб их в кучу и, аккуратно выложив перед ментами, бухнулся на колени, спрятав голову в песок и выставив вверх задницу. Страус, блин!..
– Сеня, ну что это за херня такая? – возмутился Попов, так ласково шлепнув сарацина дубинкой по пятой точке, что тот взвыл. – Он каждый раз передо мной так падать будет? Прикажешь мне по пять раз на дню на его седалище любоваться?
– Ой, да хоть сто раз смотри, про-оказник, – съехидничал Рабинович, а потом, прежде чем Попов успел задохнуться от возмущения, рывком поднял Абдуллу с колен. – Короче, или ты свои мусульманские замашки брось, или получи расчет и отправляйся к Магометовой матери. Пусть она тебе работу дает.
– Ваша мудрость беспредельна, да благословит Аллах ваши извилистые мозги, – почтительно склонил голову сарацин. – Инструкции мне напишите. А то я уже не знаю, что делать. Тапочки, что ли, в зубах вам носить начать?
– Гляди-ка, острит?! – удивился Жомов. – Поп, дай мне его на недельку. Я ему такой курс молодого бойца устрою, что он вообще забудет, что рот открывать хотя бы для приема пищи нужно.
– Найди себе оруженосца и гоняй его, сколько хочешь, – оскорбился от такого посягательства на свою собственность Попов. – Я со своим сам разберусь. – И повернулся к сарацину: – Ты поменьше разговаривай, побольше молчи. Умнее казаться будешь. Понял?
– Слушаюсь и повинуюсь, мой господин, – склонил голову Абдулла и, достав из кармана коврик, плюхнулся на него, поджав по-турецки ноги. – Аллах акбар!
Сарацин так и остался сидеть, как молчаливый истукан с острова Пасхи, до самого окончания трапезы. Надо сказать, что добыл он для ментов по большей части все то же вяленое мясо и пресные лепешки, но теперь по поводу качества пищи никто не возмущался. Оголодали. Лишь Жомов слегка постонал от того, что поданные к столу деликатесы размочить нечем, и с огромным неудовольствием заглушил жажду обычной питьевой водой.
После окончания обеда Сеня спросил у Абдуллы, далеко ли до ближайшего городка, но сарацин, прежде чем ответить, осведомился, стал ли он выглядеть умнее после такого длительного молчания. За что, естественно, получил от Жомова по ушам. От такой нехитрой «лоботомии» мозги у Абдуллы слегка встали на место, и он оказался полностью пригоден к роли проводника.
– Из всех приличных городов ближе всего отсюда расположена Никея, – не задумываясь ответил сарацин. – До нее всего два пеших перехода. Конными мы бы управились за день, если позволил бы Аллах, но у нас и коней нет, и все равно мимо войска не проскочим.
– Какого войска? – тут же встрепенулся Жомов.
– Неверные собаки… – Мурзик рыкнул, Абдулла запнулся. – Вообще-то никакие они не собаки, да и плевать мне теперь, верные они или нет. Какая мне разница, скажите, будут они своему Иисусу молиться или славить Аллаха?
– Стоп! – рявкнул Рабинович, не выдержав невнятного бормотания сарацина. – Засунь себе между ног все философские рассуждения и говори конкретно: чье войско стоит на пути в Никею? Крестоносное?..
– Ну да. А чье еще войско на сельджукской земле стоять будет, да благословит Аллах вашу догадливость? – удивился Абдулла. – Несколько дней назад войско под предводительством какого-то Петра, то ли Степняка, то ли Равнинника, то ли Пустынника, переправилось через Босфор и, пограбив немного окрестные села, двинулось к Никее. Сейчас они дошли до Цивитота и там мародерствуют. От самого городка уже ничего не осталось, а в Никею мимо них мы не пройдем. Можно, конечно, в Константинополь направиться, но я не знаю, ходит ли сейчас паром через пролив.
– Думаю, нам не стоит рисковать своими жизнями, поскольку вы сейчас находитесь в собственном прошлом и на вас распространяется действие теоремы Издиворта-Тормапувра, – вставил свое слово Горыныч. – То есть если погибнет один из вас, то и остальные…
