Лунин не сдавался.
– Мы могли бы свести все танки в одну группу подвижного огневого заграждения! – воскликнул он с жаром. – Поставить перед чоругами огневой вал потоком осколочно-фугасных!
– Но ты же сам понимаешь, что это чушь? Ты своими ОФС их разве что поцарапаешь! Ты в бинокль-то хоть видел, какие дуры?
Лунин тяжело дышал. Видимо, искал, как спасти свою репутацию.
Но тут в разговор вступил Помор. Его голос был сердитым:
– Как говорил мой батя, нормировщик Уралвагонзавода, «посрать не родить, нельзя погодить».
– Ты тоже решил на всякий случай с ума сойти? – холодно осведомился Растов.
– Я к тому, что разрешите высказаться.
– Ну.
– Я считаю, товарищ майор, мы не проскочим, – сказал Помор. – Чоруги в море лежат не случайно. Они дорогу блокируют. Вполне сознательно. А мы по ней как раз едем.
– А броском на скорости девяносто километров? Быстро так? – спросил Растов. – До ближайшей складочки хотя бы?
– Командир, я «Т-14» чувствую как любимую женщину. На шоссе Москва – Тула проскочить получилось бы… На нормальной грунтовке тоже, если прямая. Но тут дорога змейкой идет, а покрытие у клонов мелкозернистое. И вот когда туман накладывается на пыль, получается такая смазочка… Очень плохая. Поскользнемся. Видали, как «ПТ-50» на борт положило?
– То есть нет?
– То есть нет. Вот если б мы могли их танки заранее как-нибудь выманить, заставить из воды подняться… – продолжал Помор.
– Как, например?
– Ну, садануть по ним. Взрыватель на задержку поставить – и садануть.
К конференции присоединился Кобылин:
– Не получится. Долго объяснять почему, но без точного целеуказания никак. А его-то как раз у нас и нет…
И тут Растов осознал: выманить чоругские танки можно. Но только «на живца».
Пятьдесят семь километров в час – вот все, что смог выжать Помор из натужно ревущего «Динго».
Танк не то глиссировал, не то уже летел над залитой рыжей грязью дорогой. Ветер ревел в отвернутой на левый борт и резко усиливающей лобовое сопротивление пушке, а Растов с Кобылиным неотрывно следили за обманчиво безмятежной гладью моря.
Если не думать о залегших на глубине чоругах, пейзаж следовало признать прекрасным.
Справа в дымке – белый маяк, забранный в каре кипарисов…
Слева – заросший мангровым лесом мыс с обе-лиском в честь конкордианских звездопроходцев…
Приветливый, чистый пляж, на который частыми ударами набегают приливные волны…
До расстрелянных танков разведвзвода оставалось уже меньше километра. А ничто по-прежнему не выдавало близкого присутствия врага.
Резвясь в косых лучах предзакатных Макранов, из воды вырвалась огромная стая летучих рыб и деловито помчалась вдоль берега, будто соревнуясь с «Динго» в прыти.
– Их чоруги спугнули… Точно говорю, – сказал Игневич, морская душа.
Растов кивнул. Скорее всего так.
Майор ожидал появления ходячей нечисти в любой миг. Но секунды тикали, рыбы беззаботно играли, а гладь оставалась безмятежной.
Перед догорающим «ПТ-50» Помор вынужденно сбросил скорость. «Динго», круто накренившись на правый борт, вошел в вираж, огибая препятствие.
Нервы Растова, перегретые до предела, казалось, вот-вот задымятся…
Вдруг рыбы, ушедшие всей стаей под воду, вновь подскочили в воздух. Но на этот раз они двигались вовсе не слитной стаей, нет – брызнули во все стороны веером гранатных осколков.
– Полундра! – крикнул Игневич.
Едва приметная серая тень под водой вдруг сгустилась в черную тучу и, вытолкнув наверх тугой пенистый вал, гладь океана пробил первый чоругский шагающий танк…
Он был монструозен. Нелеп и грозен одновременно. С боевым шагоходом их разделяло меньше километра, и Растов видел всю его сложнейшую конструкцию в таких подробностях, какие даже на дне карьера не открылись ему из-за густых облаков пыли.
Под прозрачными грибообразными обтекателями мелким бесом сновали некие чоругские аналоги оптико-электронных систем поиска и прицеливания.
В уже виденных Растовым черных полусферах открылись амбразуры со спаренными плазмометами.
В ходильных конечностях с быстротой молнии взводились электромышцы.
Шустрый Кобылин мгновенно навел орудие в лоб чоругского танка и выстрелил.
Выстрелил и чоруг.
– Рота, огонь! – успел скомандовать Растов своим машинам, затаившимся в засаде среди мангровых деревьев на четыре километра севернее, когда потоки плазмы обрушились на «Динго», сразу же уничтожив все антенные вводы.
Лопнули датчики системы активной защиты.
Сдетонировала навесная динамическая броня.
Взорвались кристаллические головки следящих устройств «Сармата».
Но упрятанная под броню танковая машинерия продолжала работать – жужжали гироскопы, надрывалась система охлаждения и Кобылин продолжал опустошать барабан ускоренного заряжания.
Один за другим вырывались снаряды из раскаленной, готовой лопнуть пушки и уходили во врага.
Но результатов стрельбы Растов уже не видел – оплавилась оптика, сгорели матрицы.
А следующий плазменный залп чоруга сдул с танка лохмотья горелой краски и, выпарив лобовую броню башни на четыре пальца, расколол ее на всю глубину.
Это был конец.
Смерть «Динго».
– Экипаж, покинуть машину! – скомандовал Растов.
– Сожгут, командир! – простонал Помор. – Надо до крайнего дотянуть! За ним спрыгнем! – Мехвод частил скороговоркой и длиннейший набор звуков «пэ тэ пятьдесят» сглотнул полностью. Но Растов его понял: Помор предлагал выпрыгивать из «Динго», прикрывшись от чоругского огня корпусом ближайшего из числа горящих «ПТ-50».
Предложение было более чем разумным. Однако не все смогли дотерпеть в танке до безопасного места.
Игневич с воплем отшатнулся от казенника своего автоматического гранатомета. Поток плазмы, ударивший ему прямо в ствол, вышиб из газоотводного рукава форс оранжевого пламени, от которого сразу загорелся несгораемый подбой боевого отделения.
Если бы Игневич не был одет в гермокостюм с глухой бронемаской, он бы мгновенно ослеп.
Бронемаска спасла его глаза. Но не нервы. Мичман рванулся вверх, всей массой своего тела выталкивая люк, – и с ужасом обнаружил, что тот не только откинулся, но и отлетел далеко прочь: его петли превратились в раскаленный пластилин…
Игневич выбрался на крышу башни, скатился на моторно-трансмиссионный отсек и уже оттуда спрыгнул на землю.
Его пример оказался заразительным.
