– А подпись прочли?
– Что там?
– Ортакнеж. В чоругском языке это четвертая, наивысшая превосходная степень сравнения от прилагательного «опасный». Сверхнаиопаснейшие.
Факт приятно тешил воинскую гордость хомо сапиенса, но тут командир в Растове взял верх над человеком и зевакой.
– Так, бойцы, отставить ночь музеев, – твердо сказал он. – Нас ждет мезонный реактор.
Глава 27
Квартал Прикладных Физиков
Сентябрь, 2622 г. Объект «Пуговица» Планета Арсенал, система COROT-240
Когда до пересечения с главным поперечным коридором оставалось полсотни метров и Растов уже готовился всадить очередной ОФС в последнюю штору, Помор резко бросил танк влево.
Смяв легкую переборку, служившую стеной коридора, они оказались в просторном зале, который Растов тут же окрестил для себя «посудная лавка». Там громоздились высокие ажурные стеллажи, доверху забитые разнокалиберными сосудами, кристаллами и стеклянными вроде как скульптурами.
Все это было хрупким донельзя и угрожающе звенело от вибраций. «Динго» легко сокрушил несколько безответных стеллажей и прошил зал наискосок. Сладчайшее из варварств!
– Ты что творишь?! – выкрикнул Растов, адресуясь к мехводу Помору. – Приказа не было тут все крушить!
– Извините, товарищ майор! Интуиция возникла…
– Какая?
– Что перекресток надо объехать. Обязательно.
– Ну-ну… Интуиция это правильно. Интуицию одобряю.
«В самом деле, глупо это – склянки чоругские жалеть», – подумал Растов.
Стена поперечного коридора оказалась значительно крепче предыдущей переборки. Проломить ее удалось лишь после включения плазменных резаков.
Все пространство вокруг «Динго» немедленно заполнилось плотным белым паром, разогнать который удалось, выстрелив из пушки холостым.
Разбежавшаяся от дульного среза ударная волна прогнала весь пар в «посудную лавку».
– Вот теперь прошу вашего решения, – обратился Помор к Растову. – Будем поворачивать направо, чтобы пройти перекресток с неожиданного для чоругов направления? Или ломаем и вторую преграду тоже? Я имею в виду стену поперечного коридора – чтобы потом вернуться на маршрут через соседний отсек?
– Хрен редьки не слаще вообще-то…
– И все-таки. Что бы вы выбрали?
– Саданем в стену из пушки. Посмотрим, что за ней, – решил Растов.
Сказано – сделано.
Снаряд оставил в переборке порядочную дыру.
За ней открылось просторное помещение, ни в чем не похожее на «посудную лавку».
Там громоздились массивные серые станки и трехэтажные установки, похожие на громадные электронные микроскопы.
Вторым ярусом нависала громада, представляющая собой какой-то хитрый ускоритель частиц. Внешне она выглядела как трехуровневая развязка на автостраде, где вместо дорожного полотна – тоннели из тяжелого металла…
Интуиция Помора и осмотрительность Растова спасли их.
– Чоруги справа!
– Они вооружены!
– Огонь!
Здесь, в секторе физики элементарных частиц, засело полтора десятка чоругов из касты вычисляющих и их лаборантов.
Они готовились встретить на хауптштрассе танки теплокровных залпом трех молекулярных дезинтеграторов.
Это было новое экспериментальное оружие, к созданию которого наука теплокровных не подошла и на столетие.
Да и у самих чоругов его были пока ровно три установки – собранные в этой самой лаборатории.
Поток осколков от разорвавшегося снаряда обрушился на крайний дезинтегратор, убил расчет из лаборантов и перебил кабели питания.
Пока чоруги разворачивали два других орудия абсолютного разрушения – а делали они это неспешно, ведь нелегко вручную ворочать пятиметровым дуршлагом с утиным носом концентратора, – Игневич послал из гранатомета длинную очередь, которая повредила еще одну установку.
А расчет третьей установки не стал дожидаться, когда концентратор наведется на танк Растова. Он выстрелил по машине бортномер 64, которая секунду назад показалась из свежего пролома в стене «посудной лавки».
Все преграды, находившиеся на пути широкого глюонного пучка, рассыпались, расплылись, как наваждение сновидца.
Но самым ужасным было то, что вместе с ними потерял плотность, вещественность и танк бортномер 64!
Он словно бы превратился в трехмерную голограмму самого себя.
А затем – затем проектор выключили.
И на месте стотонной машины, на месте ее экипажа остался только туман цвета майской сирени.
– Командир, вы видели? – осторожно спросил Помор. Он не верил своим глазам.
Растов выпустил в чоругов все, что оставалось в барабане. Четыре снаряда.
И только после этого ответил:
– Видел… Молись, чтобы такого у них было мало.
К тому моменту, как он закончил свою фразу, вся лаборатория уже была охвачена пламенем. А еще через секунду сорвался и рухнул вниз ускоритель.
– Теперь придется через все это… проехать, – сказал Растов, стараясь унять дрожь во всем теле; он был страшно угнетен произошедшим.
– Не вижу с этим особенных сложностей, – ответил Помор с похвальной флегмой.
– У них тут, я так понял, Квартал Прикладных Физиков, – вслух рассуждал Кобылин.
– Почему не химиков? – спросил Игневич ехидно.
– Они жрут энергию тераваттами. Что для физиков вообще характерно. Потому и сидят вплотную к реакторам.
– А химики что, в энергии не нуждаются?
– Все-таки не в таких количествах.
Растов с удовольствием продолжил бы езду к реакторам мимо хауптштрассе, ломая одну лабораторию за другой.
Но возникли трудности.
Следующая лаборатория была перегорожена сверхмассивной стеной. Была она сделана из такой матерой металлокерамики и имела такую внушительную толщину, что Растов не отважился резать ее плазмой (побоялся, что прогорит и провалится пол).
В итоге пришлось вернуться на хауптштрассе, попутно «разломав рачий ремонтик» (выражение Игневича).
Увы, Квартал Прикладных Физиков имел брата-близнеца по ту сторону осевого коридора. И он тоже был набит чоругскими учеными с экспериментальным оружием.
Появления теплокровных они ждали.
Первыми в упор ударили криопушки. Температура вокруг «Динго» упала до минус двухсот градусов по Цельсию. Воздух взрывным образом сжижился, а затем стремительно кристаллизовался уродливыми снежинками на броне танка.
