Старик в поношенной спецовке снял кепку и прижал ее к груди. Он повернулся к ней и покачал головой.
– Вы слышали?
– Гром, имеете в виду?
– Это был не гром, девочка. Это был еще один взрыв.
– О боже, нет, – схватилась она за руку незнакомца. – Но они же достанут их, да? – Ее голос перешел на шепот. – Они же должны…
Он выдавил из себя улыбку.
– Мы можем только надеяться и молиться. Кого ты ждешь, милая?
– Мужа, Томаса. – Она погладила живот и добавила: – Мы ждем ребенка.
– Очень рад за вас. А у меня там сын, Билли. – Он сокрушенно покачал головой. – И мама его тут, на площадке, и она уже на грани. В прошлом году наш Гари на мотоцикле разбился, и она еще не отошла. – Он замолчал и снова покачал головой. – Это ее убьет, это точно. – Он взглянул на живот Мэри. – А вам когда рожать?
– Я только что узнала о беременности. Томас еще даже не знает. – Она почувствовала, что у нее задрожал подбородок, слова застряли в горле, и ее всю затрясло. – Он – вся моя жизнь. Я просто не переживу, если с ним что-нибудь случится. Я его с пяти лет люблю, я не могу его потерять.
Мужчина протянул свою мозолистую руку.
– Я Арнольд. Ну что, дорогуша, давайте держаться вместе, – произнес он и вытащил фляжку, предложив ей: – Глоток бренди поможет тебе согреться, хмм… Как тебя зовут?
– Я Мэри, Мэри Робертс, – сказала она, отказавшись от бренди.
Арнольд сделал большой глоток из фляжки и сморщился, когда бренди попало в горло.
– Скажу тебе кое-что, Мэри, – сказал он. – Вот эти самые шахтеры заслуживают каждое пенни этой прибавки. Грязная и опасная работа у них, – говорил он с горечью, за которой угадывалась кипящая злость. – Но что поделать? Мы из шахтерской семьи. Наш Билли родился с угольной пылью в волосах.
Мэри обхватила себя руками.
– И мне все это очень не нравится, но Томас пообещал мне уволиться, когда появится ребенок. У нас пансион, и, понимаете, он нужен мне рядом. – Она посмотрела на свои замерзшие ноги. Ночью, собираясь второпях, она надела босоножки, и сейчас между пальцами булькала грязь.
Снова заскрипел подъемник, и толпа затихла. Двое пожарных, которые и подняли платформу наверх, обменялись взглядами, и затем один из них повернулся к своему начальнику и покачал головой.
– Нет! – закричала Мэри. – Это мой Томас?
Она рванулась вперед, но Арнольд держал ее крепко.
– Мэри, дорогая, тебе лучше не смотреть.
Солнце только в середине дня прорвалось сквозь облака, и Мэри так и дрожала от холода. У нее болела спина, урчало в животе, но от одной мысли о еде ей становилось плохо.
Главный пожарный с почерневшим лицом и тяжелым выражением на лице снял каску и провел рукой по прилизанным волосам. Он взял мегафон, прижал его к губам и обратился к толпе:
– Соберитесь, пожалуйста, вокруг меня.
Толпа замолчала и сделала несколько шагов вперед. Мэри держалась за Арнольда.
Пожарный прочистил горло.
– Как вы все знаете, в шахте произошло несколько взрывов на глубине около девятисот метров. Мы немного продвинулись, но сейчас очевидно, что пожар сильнее нас.
Толпа загудела, заглушив речь пожарного. Он поднял руку вверх, прося тишины, и продолжил тем же торжественным тоном:
– В шахте сейчас слишком высокая концентрация угарного газа. – Он облизал губы и сглотнул. – Крайне маловероятно, что кто-то мог остаться в живых в этих условиях.
Мегафон издал длинный пронзительный свист, и Мэри закрыла уши.
Ее прошиб пот, и она почувствовала, что падает в обморок. Она схватилась руками за живот и повернулась к Арнольду.
– Что он сказал?
Арнольд вытер глаза и, не моргая, смотрел куда-то вдаль.
– Думаю, он хочет нам сказать, что наши мальчики мертвы.
У Мэри подкосились ноги, и она села в грязь.
– Нет, – завыла она. – Только не мой Томас, только не мой Томас.
Еще через четыре часа поиски были официально прекращены. Из соображений безопасности спасателей подняли из шахты, и руководитель посоветовал родственникам вернуться домой и отдохнуть. Люди начали расходиться, но Мэри упрямо сидела на площадке, обхватив колени руками. Она не могла оставить Томаса, когда он больше всего в ней нуждался. Арнольд сжал ее плечо.
– Давай, девочка, вставай. От твоего сидения здесь пользы никакой не будет, да и тебе нужно думать о ребенке.
Домой она добралась поздно вечером. Руфь, к счастью, прекрасно справилась с завтраком, помыла всю посуду и навела порядок в комнатах. Когда Мэри вошла, она сидела за столом на кухне и читала газету.
– О, миссис Робертс. Не знаю, что и сказать. Я слушала радио, они сказали, выживших нет. – Она встала, чтобы обнять свою начальницу.
Мэри не обратила внимания на ее порыв. Сейчас для нее был невыносим любой акт доброты.
– Я пойду в свою комнату, Руфь. Спасибо тебе за всё, что ты сегодня сделала. Увидимся.
Оказавшись в одиночестве у себя в спальне, она открыла шкаф и достала одну из рубашек Томаса. Она прижалась к ней носом, желая полностью почувствовать его запах… Ей хотелось впитать его, всегда иметь с собой – такой родной и знакомый запах. Она сняла свою одежду и надела его рубашку. Сейчас она была слишком большая, но ее до некоторой степени успокаивала мысль, что через несколько месяцев рубашка будет ей в самый раз. Она будет растить ребенка Томаса, и он или она обязательно узнают, каким храбрым он был и как сильно хотел быть отцом.
Не в силах бороться с утомлением, Мэри легла на подушку и закрыла глаза, но уже через несколько секунд перед ее взором появился Томас, задыхающийся за стеной огня. Мэри вскочила и побежала в ванную. Она плеснула себе на лицо холодную воду и посмотрела на свое отражение в зеркале над раковиной. На щеках были подтеки от слез и грязи, глаза были красные, под глазами – мешки. Она тут же начала укладывать волосы, автоматически подумав, что будет нехорошо, если Томас увидит ее в таком неприглядном виде. Опомнившись, она схватилась за край раковины. Мэри понятия не имела, как она будет жить без него, как она будет одна растить их ребенка. Теперь он или она – это все, что осталось у нее от Томаса, самое ценное. Она не знала, как ей пережить предстоящие трудные времена.
Она проснулась через несколько часов и неуклюже оперлась на локоть. На ней все еще была рубашка Томаса. Во рту пересохло, в голове пульсировало, и зловонный дым пропитал волосы. Левая рука у нее свисала с кровати и, казалось, онемела. Она не сразу вспомнила, что ее жизнь больше никогда не будет прежней.
Она прошла в ванную и встала спиной к унитазу. Подняв рубашку, она сняла трусы, увидела на них кровь и закричала.
