Я мог остановить свое продвижение вперед. Способность развернуться на сто восемьдесят градусов, однако, по-прежнему ускользала от меня. Зомби-дева внимательно наблюдала за тем, как я пытался восстановить контроль над собственным телом. Ее рука вновь поднялась. И снова палец куда-то указывал, но на этот раз не на меня. На сей раз он развернулся в направлении гор. Какого черта это значило? Ее рука медленно навелась на меня, а затем снова повернулась к вершинам.
– Что? Я? – спросил я, как всегда, показывая себя блестящим собеседником. – Ты хочешь, чтобы я шел к горам?
А затем это произошло. Безжизненный голос мертвых, призрачное, чуть слышное стенание вырвалось из провала ее рта.
– Иди, – прошипело существо.
Это больше смахивало на ядовитые испарения, вырвавшееся из глухо запечатанного склепа, чем на человеческую речь.
– Ты хочешь, чтобы я ушел? Ушел куда? Отсюда? – зачастил я.
Думаю, я задавал столько вопросов потому, что не хотел слышать ее ответное сипение. Скрип сухих ногтей по меловой доске был неизмеримо приятней, чем еще один звук из уст этого чудовища.
– Могу я взять с собой семью?
Но ее рука по-прежнему указывала на запад.
– Могу я взять с собой друзей?
Да ладно, даже я понимал, что это бесполезно. Она пришла сюда не за первосортной недвижимостью. Она явилась за первосортным мясом. И по какой-то причине, которую я даже вообразить себе не мог, она давала мне уйти. Кто знает, может, она считала, что я окажусь слишком жилистым или, что более вероятно, с душком. У меня не было ни тени сомнения, что это разовая акция, и что она распространяется только на меня. Если я развернусь и пойду обратно к комплексу, никаких сделок больше не будет.
– Но почему я?
В моем голосе прорезались нотки мольбы. Ее молчание лишь усилило мое замешательство.
– Я не могу.
Слабый призрак того, что могло бы сойти за улыбку, исчез. Когда ее рука опустилась, я почувствовал, что предложение больше недействительно. Женщина медленно приблизилась. Я отказался от свободы, превратившись в кусок мяса. Разум отчаянно призывал меня к бегству, абсолютно игнорируя ту часть, где говорилось про сражение. Это не было поединком воль – я ощущал себя совершенно беспомощным. Словно замерший от страха сурок, я ждал, когда орел с криком спикирует с неба и вонзит когти в мою плоть. Мне не хватало сил даже на то, чтобы закрыть глаза. С возрастающим ужасом я наблюдал за ее приближением. Быстрой смерти ждать не стоило. Мой мочевой пузырь вопил во весь голос, мечтая опорожниться. Но даже в последнем праве на публичный конфуз мне было отказано. В ноздрю зомби заползла муха. Она обратила на это не больше внимания, чем на вшей, копошившихся в ее грязных спутанных волосах. Из небольшой ранки на шее выполз жук, волочивший крохотный ошметок мяса – неизвестно откуда добытый трофей. Единственное, что еще исправно работало в моем теле – обонятельные рецепторы. Наверное, так и было задумано. Содержимое желудка тщетно стремилось покинуть свою обитель и выплеснуться наружу. Запах гниения стал почти осязаемым – я мог видеть его, я чувствовал его вкус. Подобно непротертым супам «Кемпбеллс», он был настолько густым, что я мог бы есть его вилкой. Да, способность к сарказму она мне тоже оставила.
Тонкие полоски плоти, что прежде были губами, раздвинулись, обнажив черные искрошенные зубы с застрявшими между ними волокнами гнилого мяса. Ее пепельно-серый язык высунулся и прошелся по зубам, пытаясь подцепить самые лакомые кусочки. Она стояла лицом к лицу со мной – между нами не было и шести дюймов. С меня градом лился пот. Я трясся от бессилия, но затем и это прошло. Что ж, я не умру в бою, но хотя бы умру стоя. Слабое утешение. Все равно, что выиграть утешительный приз за участие в матче Малой бейсбольной лиги. Всем наплевать.
Интересно, каково это, когда тебе зубами раздирают лицо? Почувствую ли я боль? Вряд ли. Мало что можно было прочесть по ее почти застывшему лицу, но, тем не менее, я чувствовал, что происходящее доставляет ей некое извращенное удовольствие. Она придвинулась еще ближе – и будь у меня мятная жвачка, я бы обязательно ее угостил. Зомби по-прежнему держала мои глаза открытыми, но придвинулась уже так близко, что ее черты размылись. На мое глазное яблоко села муха. Это было самое отвратительное, что случалось со мной за всю мою жизнь. Однако зомби-дева тут же побила рекорд: она поцеловала меня.
Внутри меня все взвыло от протеста, желудок скрутило, словно в стиралке на режиме отжима. Казалось, если мне не разрешат открыть клапаны и спустить пар, все это вырвется у меня из груди, как Чужой из Рипли. Поцелуй оказался очень холодным, что, в принципе, не удивительно – но еще (что как раз удивительно) очень нежным. Это был, в буквальном смысле, поцелуй смерти, полученный от мертвой. Куда уж ироничней, правда? Губка для мытья посуды, обернутая наждачкой и вращающаяся со скоростью сто девяносто оборотов в минуту под струей кипятка не поможет бы мне вновь ощутить себя чистым. Срань Господня, я был по-настоящему осквернен. Меня целует зомби! Она что, не читала моей биографии? Да я почетный член клуба гермафобов! Когда мертвая отстранилась, между нами осталась слабая связь в виде нити темной и вязкой жидкости.
Муха наконец-то слетела с моего глаза и приземлилась на этот хрупкий мост. Язык зомбачки, невероятно длинный, выстрелил изо рта и затащил насекомое в щель между резцами. Клянусь, я услышал чуть уловимый хруст тонкого экзоскелета. Отжим в моей внутренней стиралке работал вовсю. Изо рта мертвой повело воздухом, пахнущим покойницкой. Она смеялась – она полностью осознавала, что сделала, и находила в этом темное удовольствие. Зомби-дева отошла еще на фут и «отпустила» меня.
Забившись в ужасных судорогах, я рухнул на землю. Обхватив себя руками, я свернулся в позе эмбриона. Везувий наконец-то прорвало. Горячая рвота исходила паром на ледяной земле. Тихий свист воздуха, сопровождавший веселье зомбачки, продолжался. Что ж, рад был ее позабавить. Долгие минуты я попеременно то опорожнял желудок, то судорожно втягивал большие глотки морозного воздуха. Не знаю, как долго это длилось. Боль постепенно утихала, потихоньку, по доле градуса. Каждый новый вдох давался легче, чем предыдущий, но разница была едва ощутима. Может, это длилось минуты или целые дни – я потерял всякое представление о времени, хотя щека, прижимавшаяся к земле, быстро замерзала, а от лужи блевотины перестал подниматься пар.
– Майк?
Слабый, как комариный писк, голос пытался пробиться сквозь паралич безумия, постепенно охватывающий мой разум.
– Майк?
И снова этот бестелесный голос, произносящий лишенное смысла слово.
– Берись за ноги, я возьму его голову.
Я почувствовал, как меня поднимают – а затем благословенная темнота отняла у меня способность мыслить. Я парил в белой пустоте. Но я больше не боялся – я был свободен, свободен от бремени, от греха, от ответственности… а потом, кажется, меня снова вырвало. Не то чтобы я это ощутил, просто услышал крик отвращения, вырвавшийся у одного из несущих меня людей. Это показалось мне смешным, примерно так же, как сумасшедшему кажется забавным размазывать дерьмо по стенам. Да и велика ли разница? Я подошел слишком близко к краю, может, даже сделал один рискованный шаг за грань, и теперь оказался во власти гравитации. Меня затаскивало прямо в бездну. Еще не было изобретено такого лекарства, которое спасло бы этот тонущий корабль. Я по спирали несся вниз. Белизна стала чернотой, а связная мысль – пустой иллюзией.
