– И что потом? Куда они поедут? Что будут делать? Лучше уж оставаться здесь и драться до конца.
– Но они выживут для следующего боя. Не может быть, чтобы не осталось других укрепленных лагерей.
Я искренне надеялся, что это так – иначе, действительно, какой смысл? Фура, набитая женщинами и детьми, вряд ли могла заново заселить планету.
– Я не еду, – холодно повторила Трейси.
Перестав расхаживать, она остановилась прямо передо мной, словно предлагая набраться смелости и оспорить ее решение.
С одной стороны, я благодарил бога за то, что она не уезжает. С другой – проклинал судьбу. Она готова была пренебречь шансом на спасение. Мне надо было настаивать дальше, несмотря на угрозу, нависшую над моим солнечным сплетением.
– А как насчет Николь? Ты решила и за нее, да? – спросил я.
Трейси качнулась вперед. Поначалу я решил, что начался второй раунд, и приготовился защищаться, но это, скорей, походило на обморок. Я неохотно вышел из защитной стойки, чтобы поддержать жену. Она меня оттолкнула.
– Мы – одна семья, – сглотнув, выдавила она. – И мы умрем, как одна семья.
На этом Трейси развернулась и вышла из комнаты.
Десятью минутами позже, все еще стоя на том же самом месте, я никак не мог понять, от чего же сильней ноет нутро – от удара или от ее слов.
Глава 22
Дневниковая запись 19
Алекс увлеченно припаивал к фуре плуг. Я стоял чуть в сторонке и наблюдал за его работой, ежась при мысли о том, что зеленовато-желтая световая дуга сейчас выжигает мой образ в мозгах сотен следящих за нами зомби.
Я как раз обернулся, чтобы взглянуть на исходящие слюной массы, когда Алекс хлопнул меня по плечу и сказал:
– Ты привыкнешь. Просто представь, что ты знаменитость, а это твои восторженные фаны.
Помогло не особо.
– Большая часть фанов не стремится сожрать объект своего обожания, – возразил я, поворачиваясь к Алексу.
Тот рассмеялся.
– Ну, что думаешь? – спросил он через несколько минут, положив руку на «плуг».
– Выглядит внушительно, – ответил я, с трудом отрывая взгляд от своих восторженных фанов.
– Когда приварю кожух, добавлю еще упоры для рук наверху, чтобы стрелкам было за что держаться.
Я все еще пялился на плуг.
– Тальбот, ты в порядке?
– Трейси и Николь не едут, – сказал я ему.
Он сочувственно кивнул. Его жена и ребенок согласились сесть в грузовик. Испанские семьи отличаются от американских. У них за мужчинами все еще остается последнее слово, и Алекс использовал свое право. Поскольку идея с фурой принадлежала Алексу, его жена и ребенок были избавлены от необходимости участвовать в отборе. Они заслужили свои места.
– А ты едешь, Алекс? – спросил я.
Он опустил глаза.
– Джед сказал, что я тоже могу воспользоваться исключительным правом, как моя жена и ребенок, но мне не хватило бы духу занять место какой-нибудь женщины или ребенка. Смогу ли я после этого называться мужчиной?
Он посмотрел мне в лицо.
– Я поучаствую в отборе за место стрелка на крыше. Если на то будет Божья воля, то поеду с моей Мартой.
Поцеловав пальцы, он перекрестился.
– Долго тебе еще? – спросил я, указывая на грузовик.
Алекс, похоже, был рад уйти от той темы, которую мы невольно затронули.
– Самое позднее, до завтра. У меня есть пара идей для кожуха. Хочу удостовериться, что из-за него фура не будет вязнуть на дороге и все такое прочее.
Мы даже вскользь об этом не упоминали, но, когда взгляд Алекса на секунду встретился с моим, все стало понятно. От этой разработки зависела жизнь его жены и ребенка.
Я подскочил на месте, когда не дальше чем в сотне ярдов от нас раздался выстрел. Алекс отвернулся и принялся за работу. Я собирался спросить инженера, не нужна ли ему какая-то помощь, но, похоже, всем своим поведением он намекал на то, что мне было лучше уйти. Потом я прикинул, не стоит ли отправиться в клуб и поговорить с Джедом, но вероятность того, что он развеет мое дурное настроение, была, увы, исчезающе мала. Я любил этого старика, но он все равно оставался брюзгливым сукиным сыном. Да и сам я был не лучше. В смысле, сукиным сыном, а не брюзгой.
– Ха, я сам могу поднять себе настроение, – кисло проговорил я, выходя на неспешную прогулку по периметру Литл Тертл.
Временами меня приветствовали часовые, но в основном я был предоставлен самому себе. Лишь дойдя до дальней части комплекса, я «почувствовал» разницу. Поначалу я не мог определить, в чем она состоит, но ощущение было чертовски мощным.
Я огляделся, пытаясь понять, в чем дело. Суть была в отсутствии – отсутствии назойливых взглядов. Тут не было зомби, следивших за каждым моим движением. Зомби, обсуждавших, какая часть моего тела окажется жилистой, а какая – сочной. Мой дух практически воспарил. Это было словно отсрочка приговора, звонок губернатора, раздавшийся в последнюю минуту. Даже воздух тут, пускай и едва ощутимо, пах чуть лучше..
На этой стороне комплекса стена проходила по гребню небольшого холма, высотой в шесть футов. По ту сторону подъем был такой же, что многое объясняло. Потребовалось бы убить куда больше зомби, чтобы они могли заглянуть через стену. Но я надеялся, что дело не только в этом. Воздух здесь был не таким тяжелым, лучше объяснить не могу. Однако я не был убежден окончательно. Вам не удастся вырасти на восточном побережье, не приобретя в процессе изрядную долю цинизма. Я взобрался на ближайшую сторожевую башню, застав врасплох дежурившего там часового. Он приветствовал меня залпом, который едва не отправил меня на тот свет, но зрелище того стоило. Конечно, тут бродило какое-то количество мертвецов, но не такая пропасть, как с трех других сторон. Я не поверил собственным глазам.
– Как давно это продолжается? – спросил я у тучного парня-часового.
Он все еще не пришел в себя от пережитого испуга. («Должно быть, из Нацгвардии», – решил я).
– Они начали уходить около десяти, – ответил мистер Ротозей.
– Примерно в то время, когда смогли заглянуть через стену с трех других сторон, – отметил я, скорей для себя, чем для него.
Парень криво улыбнулся и пожал плечами. Он и понятия не имел, о чем я.
– С того момента они начали уходить большими компаниями, – объявил он с таким видом, словно ждал похвалы и награды за это ценное наблюдение.
Вот идиот.
– То есть ты говоришь мне, что зомби начали уходить отсюда около трех часов назад, но ты не счел необходимым кому-нибудь об этом сообщить? – рявкнул я.
Толстяк попятился.
– Я… э-э… я, э-э, Фритци сказал… – заикаясь, проблеял он.
