Ко всему привыкает человек. К унижениям, побоям, издевательствам. А к собственной подлости? Привык ли я безропотно и слепо выполнять всё, о чём меня просят? Успокаивается ли хоть изредка моя совесть?.. Глупо спрашивать себя, хорошо я поступаю или плохо. Напуганный человек никогда не бывает объективным и стремится оправдать свои гадкие поступки. Но стремится ли что-то исправить? Продолжай я писать свои жизнерадостные плакатные стишки, может, и казалось бы мне, что я по-прежнему прав, но сегодня…
За что нам дарована высшими силами совесть — в награду или за грехи? Нет-нет да и ковырнёт она своими железными коготками по сердечку. И ничем её не успокоить и не задобрить оправданиями, что не ты один такой на свете, а имя нам, стукачам, легион. Волей-неволей даже начинаешь радоваться тому, что никогда не примиришься со своей незавидной участью. Совесть — это крохотная соломинка, за которую ещё можно ухватиться, чтобы не утонуть в океане несправедливости, а вот как выбраться из него?
Каждый раз, когда я начинаю раздумывать об этом, у меня начинает дико болеть голова. Ни сигареты не помогают, ни водка, ни таблетки. И никак мне не забыться и ничем не отвлечься. Даже в хмельных компаниях со старыми институтскими друзьями или в хитрых комбинациях с пластиночными клиентами не нахожу себе места. Повсюду мне мерещится кто-то невидимый, скрупулёзно взвешивающий на своих весах каждый мой поступок, каждое моё слово. И вот тогда по-настоящему ко мне приходит страх. Я боюсь и ненавижу самого себя, потому что знаю, что в один прекрасный момент не выдержу и сорвусь. Тогда — конец… Только чему?
Пока осторожность меня не подводит. Как заправский гроссмейстер, я рассчитываю свои поступки на несколько ходов вперёд и строю хитроумные комбинации. На это у меня ещё хватает сил. Чутьё меня тоже пока не подводит, поэтому я всегда молчу и слушаю. Слушаю и отбираю нужное… для Виктора.
И не устаю каждую секунду спрашивать себя: сколько ещё на свете подонков и отщепенцев, лижущих руку, которая грубо и властно гладит тебя по холке, и в то же время люто её ненавидящих? Сколько ещё таких, как я, на свете?!
Оправдывает ли это меня в собственных глазах хоть чуть-чуть?..
Вечером вместо ожидаемого Виктора звонит Светка.
Ах, как некрасиво у нас всё складывается! Я должен был позвонить ей ещё вчера, если уж не удосужился встретить с поезда, и — забыл. Денёк она, естественно, подождала, надеясь на мою порядочность, да, видно, надежды не оправдались.
— Привет, Лютик! — Лютиком она называет меня, когда обижена и хочет чем-то досадить. Знает же, что терпеть не могу этого дурацкого прозвища, которым меня не называет никто, кроме неё, и всё равно зовёт. — Чего не звонишь, а? Забыл? Или какая-нибудь другая причина? Что ж, придумывай, а я послушаю.
Эта тирада заготовлена ею, вероятно, заранее, поэтому перебивать Светку бесполезно. Лучше дать выговориться, и за это время изобрести и в самом деле какую-нибудь отговорку.
— Что-то не чувствую твоего бешеного восторга. — Светкин голос слегка изменяет окраску, но это всё ещё домашняя заготовка. — Неужели ты по мне не скучал? А ведь я тебе кое-что привезла из Венгрии. Что молчишь?
— Здравствуй, Светик, — уныло выдавливаю я. — Рад тебя слышать. Прости, что не позвонил сам. Я так замотался…
— Ого! Какая-нибудь новая пассия? Ну, ты и ходок! Смотри, потребую принести справку от венеролога.
Светка невесело хохочет над своей великой остротой, а меня это бесит:
— Не говори глупостей! Какая пассия?!
— Откуда я знаю, какая! Ты перед кем-нибудь другим притворяйся, а меня не проведёшь. Дохлый номер. За тобой глаз да глаз нужен. Я не постесняюсь и обо всех твоих похождениях выясню, так и знай…
Какой-то дурацкий разговор складывается. И так настроение гнусное, а тут ещё Светка со сценами ревности. Ладно, если бы между нами были какие-то серьёзные отношения, а то ведь так — фигуры речи. Нет чтобы сказать что-то ободряющее, доброе — куда там! Впрочем, это в её стиле. Ей кажется, что у неё на меня монополия. Пока не найдётся кто-то более достойный, на кого эта монополия переместится. Хотя и я хорош: веду себя по отношению к ней, как свинья, и ещё надеюсь, что она будет передо мной ковриком стелиться.
— Молчишь? — Чувствую, что Светка уже на взводе. — Значит, не только я тебе подарок из Венгрии привезла, но и ты мне гостинчик местного разлива заготовил!
Такие заявления и улитку доведут до белого каления. Я не выдерживаю и взрываюсь:
— Всё высказала? Что ты ещё хочешь от меня услышать?
— Ничего! Просто мне надоело весь день сидеть у телефона и ждать! Ну, где ты ещё найдёшь такую дуру?! Тоже себе ухажёр — даже встретить не смог…
Похоже, она готова пустить слезу. Этого ещё не хватало. Пока не поздно, лучше сменить тональность, потому что окончательно ссориться и терять Светку мне не хочется. Тем более, из-за таких пустяков.
— Светик, пойми меня правильно, — сразу же иду я на попятную, — у меня сейчас сплошная невезуха. Чёрная полоса в жизни. Всё из рук валится, настроение хуже некуда.
— Что-нибудь случилось? — тревожится Светка.
— Нет. Хотя я и сам не знаю. Просто мне сейчас нужно побыть одному. Пойми меня правильно…
— Ой, какие мы несчастные! — всё ещё не доверяет Светка. — Пожалейте нас, посюсюкайте вместе с нами!
Она знает, чего добивается. Если бы я сейчас водил её за нос, то при последних словах не сдержался бы и наговорил в ответ подобных комплиментов. Но я молчу, и мне всё больше и больше хочется бросить трубку.
— Значит, ты не собираешься со мной сегодня встречаться? — Светка меняет тактику и начинает темпераментно дышать в трубку. Вероятно, это её последняя козырная карта: против такого ни один нормальный мужик не устоит.
Но я набираю побольше воздуха и, зажмурившись, отвечаю:
— Не собираюсь. Может быть, потом…
Мне и в самом деле никто сейчас не нужен. Особенно она с её бьющей через край энергией и неистощимой болтовнёй про что угодно — от венгерских достопримечательностей до того, какая сука какая-нибудь из её приятельниц.
— Ай, какие мы бедняжки! — Светка начинает ёрничать, а это верный признак крайнего раздражения. Чувствую, с какой ненавистью стискивает она в ладони телефонную трубку и суживает глаза. — А может быть, ты тоже в трауре со всей страной? Как я сразу не догадалась! Никогда не замечала в тебе монархических замашек.
У меня возникло желание обозвать Светку самыми обидными словами, но лучше пока сдержаться и отвести свой бронепоезд на запасные пути. Хоть Светка и порядочная стерва, но человек отходчивый и не злой. Без неё мне придётся совсем плохо.
— Светик, — тоскливо зову я, — не надо сейчас, прошу тебя… Давай я тебе перезвоню позже? А сейчас мне действительно нужно побыть одному. Не обижайся, ладно?
В трубке тишина. Некоторое время я слушаю радио, прорывающееся в телефонную линию, потом до меня доносится Светкин голос, неожиданно далёкий и какой-то бесстрастный:
