Она готова была ввинтить «масю», но по лицу мужа поняла, что этого делать не стоит.
— К гроту не подойдешь на лодке, если не знаешь о местоположении острых валунов. Тем более в темноте. Зачем ты врешь мне, Поля?
— Да, я знаю о них, и что? Я выросла тут. И с малолетства гоняю по акватории. Заплывала и в «брюхо», хотя тогда это была безымянная гора, а не «Комиссар Рекс».
— Значит, ты знаешь о складе контрабандистов.
— Да! — рявкнула она, и голос эхом разнесся по пещере. — Мой отец промышлял этим, пока его не отправили на корм рыбам его же подельники. Я крутилась рядом с ним постоянно. Поэтому с малых лет умела управлять лодкой и даже катером, знала бухту и места в ней, где перекантовывался товар.
— Ты говорила, твой отец был медбратом, поэтому ты тоже пошла в медицину.
— Одно другому не мешает. Но я не хотела, чтоб ты знал всю правду о моей семье. Поэтому я и о матери тебе не рассказала.
Когда молодые люди познакомились, родители Поли были мертвы.
— А с ней что не так?
— Шлюхой она была портовой. Повесилась из-за несчастной любви.
— Поль, может, уберешь пушку?
Жена сунула пистолет за пояс джинсов. Не тех драно-стразовых, в которых обычно щеголяла в своем кукольном образе, а классических «левисов». И облачена она была в объемную футболку и мужскую штормовку с капюшоном. Этой одежды Эдик в гардеробе супруги не видел, поэтому сделал вывод, что она прятала ее где-то вне дома. Выходила самкой павлина, потом переодевалась и становилась скромной портовой чайкой.
— Кстати, прикольный ствол, — сказал Корнилов. — Как у Мела Гибсона в «Смертельном оружии».
— Нет, у него был «глок», а у меня «вальтер». И калибры разные, у него сороковой, у меня тридцать восьмой.
Она выдала эту информацию на автомате. Просто поправила мужа, когда он ошибся. Она всегда так делала. Эдик говорил: «Красивые у тебя кеды», она: «Это слипоны». Он: «Ты сделала мелирование?», она: «Калорирование». Он: «Твои Лабутены валяются на проходе», она: «Это Джими Чу, масяяяя!»
— Кажется, из такого оружия убили Музеридзе и Пахомова, — припомнил Эдик.
— Да? Я не знаю. Может быть. Наверное, на черный рынок завезли целую партию.
Корнилов, выбравшись из лодки, направился к жене. Но ноги опять заскользили, и он остановился. Сейчас он отметил, что на Полине грубые ботинки на тракторной подошве. То ли армейские, то ли альпинистские.
— Поль, это ты их убила? — тихо спросил Эдик. — Скажи правду, прошу.
— Зачем она тебе?.. — И протянула издевательски: — Ма-а-ася?
Корнилов молчал.
Смотрел на жену снизу вверх и молчал.
— Да, да, я! — снова сорвалась на крик Поля. — Но чтобы защитить нас.
— Нас?
— Семью Корниловых. Эти двое угрожали нашему благополучию.
— Каким образом? Ну, ладно, Муза, он грозил мне в письмах, но Хома? Он-то мне ничего плохого не делал, да и тебе, предполагаю, тоже…
— О да. Для меня он всю жизнь делал только хорошее. Что неудивительно, ведь он был моим любовником. Что? Шокирован? Бедняжка Эдик, ты же думал, что у тебя все под контролем. Чтобы убедиться в этом, ты даже следил за мной некоторое время. Вот только на тот момент мы уже разбежались. Надоели друг другу, знаешь ли, за двадцать лет.
— Постой. Ты была девственницей, когда мы встретились, и тогда тебе уже исполнилось двадцать два.
— Я трахалась с Пахомовым с семнадцати. Отец подложил меня ему. Нужно было его покровительство, и я стала «борзым щенком». Подношением. Жена Хомы была шлюхой, на которой пробы негде ставить, поэтому он ценил девственниц. Я ему понравилось. Не только целкой своей. Как девушка. Поэтому, когда мне не на что стало жить, мои золотые родители скопытились, не оставив единственной дочке никакого наследства, я снова пошла к нему, и мы продолжили трахаться. Пожалуй, он в меня влюбился. Так как, убив жену, позвал меня замуж.
— Чтооо?
— Тебя какая часть предложения так удивила?
— Пахомов убил жену?
— Да. Лично. Как и ее предполагаемого любовника. Его первым. Думал, избавится от соперника и заживут. Но потом оказалось, что не того турка он шлепнул, прикинь? Осведомители оплошали, и погиб ни в чем не повинный паренек. А разлучник преспокойненько уехал в Турцию и больше в Россию носа не казал. А Катька ждала. И пряталась от Хомы, да он нашел ее. Готов был простить, только та ни в какую не соглашалась к нему вернуться. И Пахомов ее задушил. А тело спрятал тут. Я показала ему это чудесное место. В нем идеальный микроклимат: не тут, у воды, а в пещере, что выше. Но не это главное, в нутро горы никто не совался, кроме цыган, но они давно ушли из города.
— А зачем он прятал тело? Не легче было кинуть в море?
— Оно могло попасть в рыбацкие сети или всплыть где-то… А ему нужно было, чтоб все думали, будто жена сбежала. В первую очередь его близкие: мама и дочь.
— Почему ты не вышла за него, раз звал?
— Я хотела стать женой доброго, искреннего парня, а не испорченного властью упыря. Да и стар он был для меня, еще и дочь у него взрослая. Поэтому, когда мы познакомились с тобой, я дала Пахомову отставку. Я увидела в тебе своего супруга.
— Так с девственностью что? Я так и не понял? Ты делала восстановление плевы?
— Мася, я тебя умоляю! Мужика провести — дело плевое. Еще наши бабки благодаря нехитрым уловкам замуж «целками» выходили.
Эдик встряхнулся. Зачем он задает эти ничего не значащие, второстепенные вопросы? Есть же главные:
— В том контейнере на складе старого дока один из трупов… это?..
— Любовник Катерины Пахомовой. То есть тот, кого приняли за него.
— Остальные?
— Какие-то неугодные, которых убрал Котя. Всех засунули в железный ящик, чтобы выкинуть в море, но не успели. Началось следствие. Нужно было поскорее найти виновного, чтобы его закрыть. И ты попал под раздачу. Случайно. Пришлось мне вмешаться.
— Что ты сделала?
— Пришла к Пахомову и пригрозила. Я не боялась его, он не причинил бы мне вреда. Он подсуетился и нашел нового козла отпущения. Им стал Муза. Его посадили, тебя выпустили, удачно пристроили, мы сыграли свадьбу, родили сына… А потом он умер. И кончилось счастье! А ведь меня Хома предупреждал. Он говорил, что его дочь Сашка за него отдувается. Да только я-то никого не убивала в отличие от Хомы. Да, много врала, изменяла тебе, но это не так страшно, как отнять жизнь… А на совести Глеба пара десятков душ. И у него дочь жива. Пусть и парализована, а жива. А мой сын мертв. На этой почве мы вдрызг разругались и перестали встречаться. Я начала забывать все то, что было когда-то, пока не пришло письмо с зоны. Оно было адресовано мне, не тебе. Как и последующие. Не знаю, откуда Муза прознал, что я приложила руку к тому, чтобы его посадить, но он угрожал мне. Я знала, что ему сидеть еще долго, и не очень дергалась. Главным для меня было перехватить письма и уничтожить.
