Первые же звуки поповского голоса сдули со столика, стоявшего перед ним, всю снедь. Дальше ударная волна мощностью в… в очень много децибелов уронила на пол нескольких ближайших к вокалисту танцовщиц. Причем одну из них проволокло по полу метров пять, а затем край сари девицы зацепился за что-то, и ее просто размотало из куска тряпки, называемой индийским национальным костюмом. Танцовщица с визгом бросилась на выход, а за ней, вопя, умчались и те девушки, кто еще мог стоять на ногах.
Про национальный оркестр и говорить не приходится. К своему несчастью, он оказался прямо на линии огня. И не остановись Андрей вовремя, музыкантов было бы легче краской замазать, чем отодрать от стен. Ну а так обошлось без повреждений. Ну, почти! Легкие контузии, ушибы, синяки, глухоту, слепоту и потерю дара связной речи в милиции считать серьезным ущербом не принято. Это же не сломанные ребра, отбитые почки и тяжелые черепно-мозговые травмы. Так, забава детская, и все.
– Ой! – констатировал Попов, глядя на то, что сотворил. – А я и забыл совсем про свой голос.
– Сеня, ты не обидишься, если я сейчас вот этот поднос вокруг поповской хари обмотаю? – спросил у кинолога Жомов.
– Нет. Но лучше затолкай его в пасть этому уроду, – прочищая уши, посоветовал Рабинович. – Хотя нет. Золотой поднос ему только вместо рупора послужит. Оглохнем все, даже если Поп что-нибудь шепотом скажет.
– Ничего. Он у меня вообще разговаривать разучится, – пообещал омоновец, стряхивая фрукты с подноса.
– Вы что, мужики, охренели совсем?! – пятясь, поинтересовался незадачливый певец. – Я же не нарочно. Говорю же, забыл совсем о голосе.
– Зато мы все помним! – безапелляционно заявил Жомов, поднимаясь со своего места.
– Та-ак! И что здесь творится? – Чей-то голос, прогрохотавший со стороны входа, заставил омоновца остановиться. – Что за бардак здесь, я спрашиваю?
– Их святейшества День Российской милиции отмечают, – ответил неизвестному кто-то из слуг.
– Какой милиции?! – изумился тот.
– Российской, – последовал ответ.
– А какого хрена, скажите мне во имя нирваны, русские менты тут делают? – зарычал неизвестный и чуть тише добавил: – И кто такие русские менты? О чем мы вообще говорим, в безначальную сансару тебя?!
– Что-то я не понял, кто там вопит? – разминая пальцы, поинтересовался Жомов.
– Сейчас увидим, – предположил Семен.
А посмотреть было на что! Существо, представшее пред грозные очи ментов, похоже, было тем самым, которое представлялось Радищеву – «обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй», – когда тот писал свое «Путешествие из Петербурга в Москву». Честно говоря, глаз у незваного гостя было всего восемь, а пастей – четыре, но лаялся он от души! К тому же, если учесть, что странное существо было краснее вареного рака, имело четыре премерзкие бородатые рожи и восемь рук, то становится просто удивительным, что при виде его российские милиционеры не бросились писать новые «Путешествия».
Впрочем, на то они и менты, чтобы писать не всякую там муру высокохудожественную, а протоколы, акты дознания и заключения судебно-медицинской экспертизы.
– Вы кто такие? – грозно поинтересовалось существо у милиционеров.
Согласитесь, несказанная наглость! Особенно если учесть, что все трое были в форме и при регалиях.
– Мы-то знаем, кто мы такие, – с омоновской логикой заявил Иван. – А вот ты кто такой? Ну-ка, уродец, документы предъяви.
– Документы? Усы, лапы, хвост – вот мои документы! – завопил незнакомец и поперхнулся. – А при чем тут хвост, собственно говоря?
– Вот и мы у тебя про это же хотели спросить, – ответил омоновец, отстегивая от пояса дубинку. – Так ты скажешь, кто ты такой, или тебе помочь?
– Вы откуда свалились, если не знаете, кто я такой? – оторопел пришелец.
– «Кто такой, кто такой»! Можно подумать, ты пуп земли, чтобы тебя во всех вселенных знали, – раздался со стола писклявый голос. Менты обернулись и уставились на эльфа.
– Брахма это. Считает себя верховным божеством и создателем всех миров, – потирая виски, проговорил Лориэль. – Ты чего, мать твою троллю на гарнир, тут делаешь?
– Я чего тут делаю? – изумился краснокожий Брахма, умудрявшийся говорить всеми четырьмя ртами в унисон. – Шакьямуни, когда бодхисатвой собрался заделаться, попросил меня за домом присматривать, чтобы вот такие проходимцы, как ты, сюда лазить не вздумали.
– Это я-то проходимец, башка твоя четырехрылая?! – взорвался Лориэль. – Между прочим, я друг Шакьямуни, и он сам приглашал меня приходить в любое время.
– Да. Но не тогда, когда хозяина нет дома, – отрезал Брахма. – Из уважения к Шакьямуни и его чувствам наказывать тебя я не стану. Даю вам полчаса, чтобы убраться отсюда, или вызываю дежурный наряд дэвов, – и с этими словами четырехлицый монстр, круто развернувшись, вышел из зала.
– Эй, стой! Мы еще не закончили, – рванулся было вслед ему омоновец, но Лориэль остановил Ваню.
– Да плюнь ты на него. Пусть идет на все четыре стороны, если сможет, – пискнул эльф. – Давайте лучше выпьем. А то у меня что-то голова разболелась.
– Что-то у тебя слишком быстро похмелье началось, – подозрительно покосился на него Ваня.
– А у нас, у эльфов, всегда так. Быстро пьянеем, но еще быстрее похмелье начинается, – проворчал Лориэль. – Поэтому мы и пьем очень редко.
Сеня, совершенно ничего не понимающий в индийской мифологии, но страдающий с детства страшным любопытством, тут же попытался потребовать от маленького болтуна, чтобы тот объяснил, кто такой Брахма. Однако страдающий Лориэль только махнул рукой. Дескать, ну его, этого Брахму, и без него голова болит. Но Рабинович не успокоился.
– А дэвы кто такие? – задал новый вопрос кинолог.
– Дэвы – это дэвушки, по-грузински, – сострил Попов, но тут же стушевался под испепеляющим взглядом Рабиновича.
– Вот, умеют же доставать, козлы, мать вашу!.. – беззлобно проворчал эльф, отвечая на Сенин вопрос. – Дэвы – это просто демоны. Обычно они добрые, но не тогда, когда приходится дежурными в наряд заступать. Тут уж они злее собак становятся.
– Это понятно, – посочувствовал дэвам омоновец. – В наряде даже Дед Мороз злей цепного кобеля стал бы. Я вот помню…
Однако рассказать о сладостных воспоминаниях Жомову не дали. Откуда-то издалека донесся невнятный шум, послышались топот ног и взволнованные крики. Мурзик бросил наконец-то так и не обглоданную дочиста кость и, встав на лапы, коротко зарычал, глядя на дверь. Менты насторожились, на всякий случай приготовив дубинки. А шум, усилившись, вдруг превратился в вой настоящей милицейской сирены. Не успели пирующие удивиться, как в зал влетели пятеро дэвов. На плече переднего сидел огромный попугай. Он-то и издавал звук сирены.
– «Жигули» о395са, немедленно прижмитесь к обочине! – увидев ментов, сменил пластинку попугай. – «Жигули» о395са, не…
