Окруженный золотыми завитками и зеркально сверкающим розовым мрамором, Громов в своем обвисшем верблюжьем пальто с зажатым под мышкой малахаем чувствовал себя… неловко. И какого черта, спрашивается, надумал сюда явиться? Но отступать было еще более… неловко. Стыдно, попросту говоря.
Решительно обогнув и девушку, и застывшего столбом охранника, он дошагал почти до арки, за которой расстилался собственно ресторанный зал, где за одним из столиков… Матвей прищурился… да, точно.
– Вон люди сидят, видите? Справа. Шестеро. Встреча выпускников у нас, понимаете? – Матвей попытался улыбнуться, но сам понял, что получилось не очень.
После некоторого раздумья, сопровождавшегося пощипыванием розового платочка на лилейной шейке, девушка смилостивилась:
– Хорошо, пойдемте, я вас провожу. Только ваши… ваше пальто позвольте в гардероб…
Стянув с плеч мокрое и какое-то даже как будто жеваное пальто, Громов почувствовал себя немного лучше. Правда, костюм, явно не рассчитанный на подобные испытания, тоже выглядел сомнительно. Купленная в ларьке у метро махровая гвоздика после пребывания под пальто смялась и торчала из нагрудного кармана скорее уныло, чем по-жениховски. М-да. Тот же товарищ Саахов, только уже после визита в комнату Нины, подумал Матвей. Только у Саахова гвоздика, кажется, на ухе висела. А так – да, вылитый «жених». Апельсиновое амбре пополам с запахом мокрой псины создавало поистине незабываемый аромат…
Может, развернуться и уйти?
Но суровый гардеробщик уже пристроил мокрого «верблюда» на плечики, разместил на торчащей сверху полочке малахай и расправил на специальной жердочке отцовский шарф, от которого тоже, кажется, пахло псиной.
Добродушные ароматы, что вываливались из ресторанного зала в сопровождении веселого стеклянно-фарфорово-металлического позвякивания, столкнувшись с колючим шерстяным амбре, вроде бы пасовали, замирая неуверенно: а точно ли мы – про вкусную еду и веселых людей? И сцепившиеся клювами фламинго поглядывали с высот своего роста как-то сурово: ты куда это, мужик? Тот, что возвышался справа, выглядел подобродушнее, глазом черным косил этак хитро и даже, кажется, подмигивал: да ладно, мужик, не дрейфь! Авось не пропадешь…
* * *
Зачем?!
Нет, ну вот, ей-богу, зачем ей туда идти? Что за надобность встречаться с полузабытыми, почти чужими и, по правде говоря, не слишком приятными людьми? Снисходительные взгляды ловить – ой, кто это у нас тут? А это наша серая мышка из норки выползла, как интересно! – так, что ли? Еще в школе так было, и в институте ничего не переменилось. Когда дочь сообщила о приглашении на встречу бывших одногруппников, в первый момент Ольга чуть не в панику ударилась – да что это, да зачем это, да нечего там делать… Паника была самая настоящая. Словно целая толпа старых знакомых ломится в двери, чтобы вытащить ее наружу, выволочь и силой отконвоировать на эту проклятую встречу, чтоб похихикать, поиздеваться – повеселиться, в общем. Захотелось даже немедленно ринуться запирать все замки – чтоб не ворвались…
Глупость, конечно. Никто не станет Олю куда-либо тащить, кому она нужна? Да никто и не заметит, если она не явится.
Но она знала, что пойдет. Будет мучиться от неловкости, краснеть некстати, молчать весь вечер «в тряпочку». Вот и молчи в тряпочку, говорили в школе тем, кто заведомо не мог возразить. Она никогда не умела противостоять таким нападкам. Даже не пыталась, не придумывала задним числом блестящих, язвительных, уничтожающих ответов – тех, что англичане именуют «лестничным юмором», поскольку при всей безупречной точности подобных реплик в голову они приходят уже на лестнице, за закрытой дверью. Хорошая мысля всегда приходит опосля, гласит уже русская народная мудрость. А в общем, одно и то же. Ольга же и «опосля» никогда ничего такого-эдакого не придумывала. Незачем и не хотелось. Ни разу. Пересидела в уголке, перетерпела – и ладно, прошло и прошло. О том, чтоб не «в уголке», и речи, разумеется, быть не могло…
И все-таки она пойдет.
Женская жертвенность – одна из величайших загадок мироздания. На любую Голгофу взойдут, если любимый попросит. Нередко, впрочем, восхождения совершаются и без всяких просьб – просто потому, что, раз есть Голгофа, должен же кто-то на нее всходить. Необъяснимо, но факт.
В ресторан Ольга приехала, когда собрались уже почти все. Она увидела их сразу. А они ее и не заметили. Действительно. Что им бледная фигурка в поношенном сереньком костюмчике. Им – красивым, ухоженным, явно и победительно преуспевающим. На каждом – маска хищника. Алла – лиса. Кристина и Игорь – львы. Стас – волк. Карен – медведь. Маскарад, но все как в жизни. И все такие гладкие, довольные – собрание баловней успеха. Кристина была посреди «собрания», как центр Вселенной – алое платье, голливудская улыбка. Прямо червонная королева. И, разумеется, на шпильках невероятной высоты – ноги, продуманно выставленные на всеобщее обозрение, демонстрировали обрамленную сверканием красного лака броских туфель изящную щиколотку. Эх, нужно было все-таки взять с собой что-нибудь, переобуться. В школе это называлось «вторая обувь». Не взяла. Вот иди теперь в заляпанных уличной жижей сапогах – уже на ресторанном крылечке Ольга попыталась как-то протереть их обувной губкой, да где там. Соль, или что там нынче дворники сыплют, впиталась в кожу, разукрасив сапоги веселенькими белесыми разводами.
Кристина уж, конечно, не преминет по этому поводу отпустить что-нибудь едкое, высокомерное – королева вечера, как иначе. Карен, с черной повязкой через глаз, хищно скалил зубы. Очень эффектно.
Оля шла в своих убогих сапогах к сверкающему приборами столу, и ей казалось, что идет она очень долго. Может, час, а может, год. Хотя тут было всего-то шагов двадцать.
Ольга подошла почти вплотную, когда взгляды «баловней» обратились наконец в ее сторону. В них мелькнуло сперва недоумение, потом узнавание… опять недоумение – зачем «это» здесь?.. По губам зазмеились улыбки разной степени принужденности.
– Привет, – слабо улыбнувшись всем сразу, Ольга пристроилась на краешек дивана.
– А ты совсем не изменилась, – странным тоном протянула Кристина.
Она еще в студенческие годы умела говорить, как будто выворачивая слова наизнанку: то, что должно было, по идее, звучать комплиментом, превращалось в ушат навоза – а за прошедшие годы «первая красавица фармакологии» отточила это умение до виртуозности. Ведь, казалось бы, сказано, что годы Ольге не повредили, любая женщина радовалась бы подобному комплименту. Вот только у Кристины это прозвучало чем-то вроде «как была ты, милочка, не разбери поймешь чем, так и осталась». И лицо у нее при этом выражало брезгливость, какая могла быть у английской королевы, прибывшей с благотворительной миссией в глухую африканскую деревню, где среди коровьих лепешек возятся голые сопливые дети.
Это она, Ольга, грязное сопливое существо, неотличимое от кучи мусора. Она вжалась поглубже в мягкий диван, ожидая новых нападок. Мальчики-то вряд ли начнут куражиться (хотя Игорек, чтоб Кристине потрафить, – может, ох, может), но вот Аллочка… не захочет ли и она присоединиться к триумфу Кристины? Покатаюся, поваляюся, Ивашкиного мясца поевши…
