Я не всегда была Мамой Мальчишек. Когда-то, давным-давно, я была обыкновенной женой довольно обыкновенного мужа, и мы вместе вели (почти) обыкновенную жизнь. Он ходил в море, я ходила на работу, а по выходным мы ездили в Икею. Мы смеялись над сериалом «Друзья», плакали в аэропорту, по очереди разгружали посудомоечную машину и выносили мусор. Короче, мы вполне соответствовали тому, что называется нормальной супружеской парой.
И вот на фоне этой благостной картинки вдруг начали тикать мои биологические часы. Быстро, яростно, с нарастающей громкостью. Ночью они не давали мне уснуть, а днем постукивали в голове, будто подгоняя. Только теперь, спустя годы после появления на свет моих дорогих «дюраселей», я могу оценить всю иронию своей тогдашней спешки.
К счастью для меня, хронометр моей второй половины и мой репродуктивный «Ролекс» тикали в унисон, поэтому в один прекрасный день мы с восторгом, волнением и некоторым страхом перешли в статус «супругов, которые ждут ребенка». Тогда мы еще не знали, что пройдет время и однажды в супермаркете нам откроется: ребенок, возможно, не самое лучшее изобретение человечества, поскольку хлеба мы так и не купим, – а все из-за орущего сопливого свертка.
Я будто перенеслась в другое измерение, из незаметной офисной труженицы превратившись в величавую будущую мать. Теперь мне предстояло присматриваться к детским коляскам, которыми я никогда не интересовалась; обращать внимание на младенцев и чужие животы, которых прежде не замечала; покупать журналы и пособия, которые некогда открыто высмеивала. Отныне я была не такой, как все. Я была Беременной – с большой буквы «Б», – рассчитывающей на всеобщее обожание, восхитительной в своем ожидании и принимающей – благосклонно – знаки внимания в виде мгновенно освобождаемого места в общественном транспорте.
Во всяком случае, такое будущее рисовали мне плодовитые подруги, основываясь на собственном опыте. И, возможно, так бы все и было, если бы мне не пришлось провести первый триместр (целиком и полностью) дома, причем в тошнотворной близости к унитазу.
– Здесь сказано, что утренняя тошнота обычно проходит после трех месяцев… – подбадривает меня Будущий Отец, изучая раздел о токсикозе в одном из недавно приобретенных пособий по материнству. – Но ведь ты уже перешагнула этот срок, разве нет? По идее, сейчас ты должна «расцвести»!
Я поднимаю склоненную над унитазом голову с таким достоинством, какое только могу изобразить, и испепеляю мужа взглядом в стиле неистового Макинроя (если вы, конечно, помните такого теннисиста).
– Прости… что… у меня… не как… у всех! – с трудом артикулирую я и возобновляю знакомство с днищем унитаза.
– И то верно, никто не живет по книгам! – весело подхватывает он, откладывает пособие в сторону и заботливо поправляет мне волосы.
Кажется, наступает передышка. Я забываю про заготовленные ругательства и тянусь за имбирным печеньем. Будем надеяться, что эта книжка врет только про двенадцать недель токсикоза, усмехаюсь я и набиваю свой «цветущий» рот якобы успокаивающим продуктом.
В восемнадцать недель нас с мужем навещает акушерка.
Долго и нудно извиняясь за свои вечно холодные руки (разве синдром Рейно, сопровождающийся похолоданием и онемением кистей рук, не должен автоматически исключить для нее карьеру акушерки?), она щедро смазывает мой упругий живот такой же холодной и противной субстанцией, по ощущениям напоминающей лягушачью икру. Желе стекает с моего живота прямо на диван, где я лежу выброшенной на берег рыбиной.
Я с трудом подавляю желание стереть с себя эту гадость и терпеливо жду.
Она проворно скользит стетоскопом по моему телу и вдруг замирает.
Из электронного допплера вырывается оглушительно громкий, ритмичный стук, и мы с Будущим Отцом изумленно вслушиваемся во внутриутробное сердцебиение собственного ребенка.
Через минуту-другую акушерка нарушает наше изумленное молчание.
– Ага, – произносит она и улыбается. – Сердцебиение ровное, уверенное. Кажется, девочка… Скорее всего девочка.
Вопреки ее ледяным пальцам и желе минусовой температуры по моему телу разливается благодатное тепло.
Девочка. Конечно. Я вижу в этом логику и глубокий смысл. Да, я женщина. И у меня должна родиться дочка.
В наше время после тридцати недель беременности лететь самолетом можно было, только имея на руках справку от врача.
«После тридцати недель, – угрюмо размышляла я, – я просто не протиснусь в дверь авиалайнера». С невероятным трудом и ужимками примадонны я умудрилась застегнуть ремень безопасности на своем протестующем двадцативосьминедельном животе и вытянула вперед опухшие щиколотки, готовая к взлету. Будущий Отец сжал мою руку. Самолет устремился ввысь, и я закрыла глаза.
Спустя восемь часов пытки и сорок семь набегов на туалет мы приземлились. Нас ждал незабываемый отдых на солнечном карибском острове Сент-Люсия.
Из этих последних деньков свободы мы постарались выжать все, что только возможно. Мотались на древних автобусах под оглушительный аккомпанемент Боба Марли по самым уединенным уголкам райского острова. Балдели от безделья, читали, дремали под дрожащими на ветру пальмами, просыпаясь от отдаленного грохота барабанов. Держась за руки, неспешно бродили по многолюдным рынкам крохотных городков, глазея на бананы, кокосы и рыбу.
Сентлюсианцы были сверхвнимательны и суперобходительны, особенно по отношению к женщине в «интересном положении». Как-то раз на прогулке прямо перед нами возникла невероятно колоритная особа, и мы остановились для привычного обмена любезностями.
– Отважный мамочка! – Особа, ухмыляясь, с энтузиазмом погладила меня по животу.
Внутри у меня что-то сместилось, и в сторону внешней агрессии последовал отработанный удар пяткой. Я выдавила неловкую улыбку, пытаясь быть выше своих британских предрассудков по поводу того, что меня посреди Суфриер-Хай-стрит ощупывает незнакомка – пусть даже дружелюбная.
– Я думай, тут зреть маленький девоч-ч-чка, – предрекла она с библейской убежденностью и удалилась восвояси.
– Вот глупости! – произнесла я вслух. Откуда ей знать? И прикоснулась к животу жестом собственницы – как там моя доченька?
В отличие от своей новой знакомой я предпочитала не распространяться вслух о том, что казалось очевидным.
Прошло три месяца.
– Надо было… ехать в роддом… раньше!
Будущий Отец на мгновение отрывает взгляд от дороги и косится на тушу, почти полностью закрывшую панорамное зеркало заднего вида. Так и не сумев втиснуться на переднее сиденье нашего «Рено-Сеник», я кое-как, на четвереньках, разместилась сзади, откуда бессмысленным одурманенным взором таращусь на ничего не подозревающих водителей, что плетутся за нами.
– Что ты сказала, любимая? – нежно спрашивает муж.
– Я… ой!.. сказала… ой-ой-ой!.. Ладно, не бери в голову. Ой! Ты не мог бы… о-о-о!.. ехать побыстрее?
