А немцы продолжали подкрадываться к «КВ». Русский танк замер на самой верхушке, и склон перед ним являлся мертвой зоной. Этим фашисты и воспользовались. А если подойти ближе, то можно «КВ» в упор расстрелять, загоняя снаряды чуть ли не под днище.
Ну-ну…
Репнин плавно навел орудие. В прицел вполз «Т-III», следующий первым, как бы ведущим. А мы пробьем по ведомому…
– Огонь!
Из воспоминаний полковника В. Чистякова:
«Мне посчастливилось год проучиться в ускоренном танковом училище. Это было ужасно. Даже ужасней фронта. Подъем в 6 утра, отбой в 23. Мертвый час. Казарма не отапливалась, а холода страшные. Утром с голым торсом на зарядку в снег и в дождь. Даже в казармах шинели не снимали. Голодные были постоянно. Хотя кормили по девятой норме: 20 граммов масла в сутки, 50 граммов сахара. Когда сахара не было, виноград давали. Кашей пшенной ежедневно кормили. Правда, заправляли эту кашу хлопковым маслом. Это было ужасно – организм его не принимал.
И каждый день тяжелейшие занятия. Устройство танка, вождение танка, стрельба. Сначала водили машины. С утра 6 часов занятий и 4 – после обеда. А занимались в 24-й школе, до которой два километра нужно было пешком идти. Утром в пешем строю, на обед, с обеда и вечером. Нагрузка чудовищная. А курсанты голодные…
В сентябре состоялся выпуск училища. И младшие лейтенанты отправились в теплушках в Нижний Тагил получать танки.
Когда подошел срок, экипаж отправился на завод. А там пацаны работают. Показывают остов машины. Ни гусениц, ни башни, ни двигателя – вот ваш танк будет! Танкисты в качестве разнорабочих на подхвате помогали танкостроителям. Ежедневно приходили на завод поднести что-то, подать. Вместе строили машины. Когда танк был готов – проводились испытательные боевые стрельбы на полигоне. По три снаряда на танк выдавали. Тогда пушки старого образца «Л-11» ставили. Урал в декабре «радовал» морозом до 30 градусов. Можно было и в танке обморозиться. А обморожение – членовредительство. С такими «обморозками» особый разговор мог быть, как с дезертирами.
После боевых стрельб танки грузились в эшелоны. Каждые сутки 30 танков отправлял 183-й танковый завод («Уралвагонзавод»). Пять суток без всяких остановок эшелон шел на фронт. На платформах 30 танков. Старшим сопровождает эшелон майор. Он сдает машины в боевые части и возвращается в Нижний Тагил за новым эшелоном. Выгружались в Великих Луках под обстрелом. Город горел, и его постоянно бомбили.
В конце года, числа 30 декабря прибыли в 159-ю танковую бригаду 1-го танкового корпуса. Нужно было машины в белый цвет перекрасить, известкой вымазать для маскировки на снегу. Марш предстоял от Великих Лук под Витебск километров на 150. Через речку переправлялись. Механик забыл закрыть люк, так водой здорово лупануло. 7–8 января намечался первый бой. Это уже вторая попытка взять Витебск. Мне повезло остаться живым после первого боя потому, что на моем танке был командир роты. В роте 10 танков, семь командиров танков и три командира взводов. А у ротного должен быть отдельный танк. Потому что если танк будет подбит, то командир танка остается с машиной, а ротный переходит на другой танк, чтобы руководить ротой. А против нас «Фердинанды» стояли. Рота идет в колонне в атаку. Развернуться негде. А что такое колонна – первый танк подожгут, остальные стоят. Деваться некуда. Слева – лес и болота. Справа – лес и болота. Белоруссия, одним словом…»
Глава 8. Первый воин
Мценский район, село Первый Воин. 6 октября 1941 года
Снаряд, сбивая метелки бурьяна, ушелестел, мерцая синим донным трассером. Есть! «Катушка» вошла «тройке» в бок, как кто ей финку всадил.
Немецкий танк остановился, взревел, развернулся на месте, загребая гусеницами грунт, и встал колом. Из люков полезли танкисты, но им очень не повезло – пехотинцы, засевшие в лесу, ударили по ним из пулемета, тут же сменив позицию.
И вовремя – один из «Т-III» развернул башню и выстрелил осколочным, повалив сосну и разрыв дерн.
Не отвлекаться!
Репнин приник к нарамнику, прицеливаясь. «Ведущий» почти подкрался. Вот, сейчас одолеет бугорок и выдаст бронебойный…
– Бронебойный!
– Готово!
– Выстрел!
Нет, товарищи, бить «троечку» в борт – это истинное удовольствие!
Повезло лишь водителю – успел смыться. А в следующую секунду рвануло – башня приподнялась на облаке огня и дыма и тяжело опустилась обратно. Как могильная плита.
«А кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет…»
Тут, наконец, немцы углядели схрон, и сразу парочка снарядов прилетела с разных сторон, словно нащупывая «тридцатьчетверку».
А хрен вам…
– Тащ командир! Вроде наши подходят!
– Пехота?
– Она!
Откинув крышку люка, Геша выглянул.
К танку поспешали мотострелки, числом не больше взвода. Да нет, меньше. Отделение, и каждый третий ранен.
– Привет танковым войскам! – крикнул младший лейтенант с перевязанной головой.
– Полезайте на броню, подброшу.
– Это дело!
Пехота загомонила, забираясь на танк, помогая раненым товарищам.
– Все сели? Иваныч, задний ход!
– Есть!
Танк попятился назад и вывернул на дорогу – узкую лесную дорогу, которая через каких-то триста метров привела к околице Первого Воина.
Там сохранилась единственная батарея ПТО, и это было заметно – два немецких танка с обгорелыми башнями коптили небо.
Еще парочка медленно отъезжала задом, изредка постреливая. Видимо, гитлеровцы опасались подставлять пушкарям корму.
Правильно опасались…
– Бронебойный!
– Готово!
– Выстрел!
Орудие долбануло раскатисто и гулко, поражая «Панцеркампфваген» – болванка разнесла двигатель, ломая шатуны и кроша цилиндры. Бензин, как полагается, вспыхнул, и немцы полезли наружу – тут же захлопали выстрелы пехотинцев.
Соседний «Т-III» развернул башню.
– Иваныч, рви!
«Тридцатьчетверка» газанула, уходя с линии огня, и выстрел пропал даром – снаряд ушуршал в лес. Зато артиллеристы с околицы не оплошали, ударили залпом. Ни один из 37-миллиметровых снарядов не пробил крупповскую броню, но гусеницы и ленивца танк лишился.
– Иваныч, трогай потихоньку!
– Есть!
На ходу развернув башню, Репнин скомандовал:
– Бронебойный!
– Все вышли, тащ командир!
– Осколочный, живо!
– Есть! Готово!
– Короткая! Огонь!
