М-м-м… Блаженство!
– Одеколончиком?
– Да, пожалуйста.
Еврей нажал грушу, и «Шипр» приятно обжег лицо. Повеяло полузабытым запахом.
– Сколько с меня?
– Старый Абрам еще не настолько заелся, чтобы требовать деньги с защитников Родины!
– Спасибо тогда, – улыбнулся Репнин.
Он уже вставал с кресла, когда в маленький зальчик вбежал красноармеец. Нервно поправив пилотку, он углядел танкиста с двумя «кубарями» на черных петлицах
[9], подскочил и затараторил:
– Товарищ лейтенант! Комендант города приказал вам срочно явиться!
– Срочно, говоришь? А кто у вас комендантом?
– Товарищ Фирсов! Комбриг.
– Веди.
– А я на машине!
– Еще лучше. Федотов, дострижешься и дуй к нашим.
– Есть… – расслабленно отозвался заряжающий.
На улице Репнина дожидалась тряская «полуторка». Посланец вскочил на место водителя, Геша устроился рядом, и грузовик тронулся, завывая и грохоча расхлябанными бортами.
Добираться до комендатуры долго не пришлось, Полуторка затормозила у самых ступенек, где уже поджидал комбриг Фирсов.
Это был плотный, кряжистый человек с широким лицом и темной шевелюрой.
Командующий 194-й горнострелковой дивизией полковник Фирсов взвалил на себя «общественное поручение» – стал начальником гарнизона города.
– Пал Андреич! – закричал красноармеец, высовываясь с места водителя. – Доставил!
– Вижу, – кивнул Фирсов и спустился к Репнину.
– Лейтенант Лавриненко по вашему приказанию прибыл, – отдал честь Геша.
– Вольно, лейтенант. Мне донесли, что ты на танке?
– Так точно. Следую в Кубинку своим ходом по приказу комбрига Катукова.
– Понял. Тута вот какое дело – немцы прорвались! 17-я дивизия, стоявшая за селом Угодский Завод, самовольно отступила по старой Калужской дороге на Тарутино
[10]. Ополченцы сраные… И все, дорога на Серпухов открыта! Разведка донесла: сюда движется чуть ли не батальон немцев на мотоциклах, три тягача с пушками и штабной автобус. Они уже проследовали через Высокиничи. Мне приказано выставить заградотряд, а из кого? Тута одни деды да мальцы! И твой танк. Понимаешь?
– Понимаю, товарищ полковник, – кивнул Геннадий. – Окажем «шефскую помощь». Топливо есть, комплект боеприпасов имеется, вести бой с немцами готов. Покажите дорогу!
– Петро! – рявкнул Фирсов, обращаясь к красноармейцу. – Покажешь!
– Есть!
– А я тогда истребительный отряд соберу.
Сборы были недолги. Вскочив на броню, Репнин нырнул в башню.
– Иваныч, заводи! Немцы показались, надо бы сократить поголовье!
– Эт можно…
«Тридцатьчетверка» прокатилась по улицам Серпухова и свернула на дорогу в сторону колхоза «Большевик».
Красноармеец крикнул в открытый люк:
– Эта дорога на Высокиничи!
– Слазь тогда!
– Ну, вы… это… Дайте им!
– Дадим! Так дадим, аж жарко станет!
Танк попылил дальше, пока Репнин не углядел подходящее местечко неподалеку от реки Протвы.
– Иваныч! Загоняй сюда!
– Понял, тащ командир.
Танк свернул с дороги в лес и выбрался на опушку. Отсюда хорошо была видна дорога в оба конца.
– Экипажу – на лесозаготовки. Маскируем машину.
Вчетвером танкисты живо наломали веток и кое-как прикрыли башню, а гусеницы и без того прятались в кустарнике.
«Холодает, однако…» – подумал Репнин, ежась. С утра и вовсе морозец – на лужах закрайки леденели…
– Едут вроде… – прислушался Борзых.
– По местам!
Заняв свое место, Геша глянул в прицел.
– Идут, зольдатики… Едут, вернее.
«Ну и наглые, – подумал Репнин. – Даже разведку не выслали! Прут вперед, как у себя дома… Сейчас мы вас обучим осмотрительности!»
– Заряжай осколочным!
– Есть! Готово!
Мотоциклы танку не опасны, пропустим… Головной «Опель» или «Бюссинг» находился метрах в трехстах от танка, за ним шел автобус с длинными антеннами и еще два грузовика, набитые пехотой и тащившие на прицепе орудия.
Подпустив переднюю машину метров на сто пятьдесят, Геннадий вжал спуск.
– Выстрел!
Удар снаряда пришелся по кузову. Борта, тент, бравые пехотинцы – все подряд разлетелось в дыму и пламени взрыва. Кабину отправило в кувырок, а отцепившаяся пушка опрокинулась в придорожную канаву.
Стрелок-радист открыл огонь из пулемета по мотоциклистам, не подпуская тех к танку. Только гранат им не хватало.
Все произошло так быстро и так неожиданно для гитлеровцев, что те не сразу сообразили. А Репнин, чуть довернув башню, прицелился в замыкающую машину.
– Осколочный!
– Готово!
– Выстрел!
Танк сотрясся, посылая еще один «горячий привет» – снаряд пробил кабину «Опеля» или «Бюссинга» и разорвался. Тент мгновенно надулся пузырем и тут же лопнул, скрутился горящими лоскутьями. Замелькали черные фигурки – они отлетали скрюченными свастиками.
– Товарищ командир! Немцы орудие разворачивают!
– Да ну? Иваныч, вперед! И газу!
– Понял!
Немцы, посыпавшиеся из кузова третьего, уцелевшего «Опеля» или «Бюссинга», уже успели отцепить пушку и разворачивали ее в направлении танка. «Сообразили-таки…» Но поздно.
«Т-34», скатившись с пригорка и теряя ветки, наброшенные на броню, разогнался и ударил передком в грузовик, сминая тому кабину, ломая борт, опрокидывая и сбрасывая в кювет.
Развернув танк, Бедный проехался по орудию, корежа матчасть и давя немецких пушкарей.
– Тащ командир! Там наши!
– Где?
– А вона, на дороге!
И впрямь, поспели две полуторки, и люди с оружием, все вперемешку – в военной форме, в гражданском – дружно бросились на врага.
– Иваныч, дави мотоциклы!
– Так точно!
Танк лишь слегка подпрыгивал, наезжая на очередной «Цундап» и раскатывая тот гусеницами. Не доезжая до штабного автобуса, «тридцатьчетверка» замерла, качнув орудием, и немцы очень живо высыпали из дверей, высоко задирая руки. Гитлер капут!
