Репнин был спокоен на этот счет – не было ощущения, что высокая награда принадлежит ему. Да, танки подбивал он, но лишь потому это удавалось, что Лавриненко был асом. С чем тут сравнить?.. Вот если бы его сознание переместилось, скажем, в тело Мухаммеда Али и он бы завоевал титул чемпиона мира, то кому по праву принадлежала бы медаль? Правильно, Кассиусу Клею, ибо таланты спортсмена не только в его мозгу, а и в мышцах. Хороший боксер дерется «на автомате», все его умения давно смещены из области сознательного на уровень рефлексов.
Так и хороший танкист.
Геша стыдился своих мыслей, но ничего не мог с собой поделать – он с нетерпением ждал той минуты, того дня, когда «настоящий» Лавриненко погиб. Это нехорошо, это неправильно так думать, но… Но именно тогда, когда Репнин «переживет» Лавриненко, он и станет самим собой. Не будет уже сравнивать свои действия с теми, что совершил Дмитрий Федорович… Хотя какой он Федорыч?
Молод ишшо…
* * *
Гудериан писал в те морозные декабрьские дни: «5 декабря доложил фон Боку о переходе к обороне. В ту же ночь, с 5 на 6 декабря, вынуждены были прекратить свое наступление также 4-я танковая армия Гепнера и 3-я танковая армия Рейнгардта, вышедшая с севера к пункту, находившемся в 35 километрах от Кремля, так как у них не было сил, необходимых для достижения великой цели, уже видневшейся перед ними. Наступление на Москву провалилось. Все жертвы и усилия наших доблестных войск оказались напрасными. Мы потерпели серьезное поражение…»
7 декабря началось наступление советских войск из района Истры. Четыре танковые бригады, включая 1-ю гвардейскую, поддержанные пехотой 16-й армии, прорвали оборону противника.
За станцию Крюково, где сплетался целый узел дорог, развернулись жестокие бои. Бойцы 8-й гвардейской стрелковой дивизии и 1-й гвардейской танковой бригады впадали в настоящее неистовство, ночью атакуя немецкие позиции.
К 18 декабря подразделения 1-й гвардейской вышли на подступы к Волоколамску. Танковая рота Репнина действовала в передовом отряде у Чисмены. На рассвете его танки атаковали деревню Гряды и, не дожидаясь подхода главных сил, ворвались в село Покровское.
Огнем пушек и просто гусеницами немецкий гарнизон был уничтожен. Не теряя разбега, Репнин повел свою роту на соседнюю деревню Горюны, куда отошли немецкие танки и «Ганомаги».
Тут как раз подошли «тридцатьчетверки» 1-й гвардейской, и немцы, атакуемые с двух сторон, были разбиты и бежали.
Случайность или нет, но в этом бою Репнин подбил свой пятьдесят второй танк. Пятьдесят два – ровно столько, сколько было на личном счету Лавриненко…
…Репнин закрыл глаза и прислонился лбом к нарамнику.
Надо было покидать машину и топать с докладом к полковнику Черноярову, командиру 17-й танковой бригады, но он никак не мог себя заставить вылезти из танка.
Это было то самое место. Тот самый день и час. Вот, начался артобстрел деревни. А вот и мины засвистели…
– Иваныч! Ховаемся.
– Это дело. А то как залепит по дизелю…
Танк сдал назад, развернулся и подкатил к остальным «тридцатьчетверкам» роты. Пора!
Выдохнув, Геша покинул танк.
Полковника нигде не было видно, вероятно, укрылся в немецком блиндаже. А тут и обстрел стал тишеть.
«Все, – криво усмехнулся Репнин, – можешь не трястись. Жить будешь!»
* * *
19 декабря Гешу и Капотова направили в Москву, на завод «Красный пролетарий» – сдать свои танки в ремонт.
Репнин не узнавал столицу. Той златоглавой, что была ему памятна, еще не было.
Москва жила и работала как прифронтовой город – забаррикадированные улицы безлюдны, окна, крест-накрест заклеенные полосками бумаги, затемнены, стены зданий и заводских корпусов раскрашены для маскировки – с высоты полета бомбардировщика ни за что не догадаешься, что внизу цеха.
Висели пухлые аэростаты воздушного заграждения, на крышах торчали, задирая в небо стволы, зенитки и спаренные пулеметы.
В цеху № 5 завода «Красный пролетарий» Капотова узнавали – старший сержант уже трижды перегонял сюда битые танки.
Геннадий только головой покачал – в тылу было голодно и холодно. Работяги трудились на износ, а пайки им выдавали такие, что жалость брала. На передовой кормежка была куда лучше и обильней. Правда, там стреляли…
Цех полнился грохотом и лязгом, по танкам, выстроенным в ряд, ползали рабочие, с усилием тягая «заплатки», вырубленные из толстых листов стали. Прогудел в высоте кран – башня «тридцатьчетверки», подвешенная на цепях, проплыла над головами. Набатом разнеслись удары молота.
Оформив нужные бумаги, Репнин вернулся к Капотову. Тот как раз беседовал с пожилым бригадиром. Танкиста и рабочего легко было спутать – оба в засмальцованных ватниках и танкошлемах.
– Товарищ Лавриненко!
Репнин оглянулся, думая, какую еще закорючку он не поставил, но его догонял не хромой счетовод из заводской конторы, а справный лейтенант госбезопасности.
Торопливо подойдя к Геше, он козырнул и сказал:
– Меня послали за вами, товарищ Лавриненко!
– И куда меня?
– На завод «Серп и Молот»!
Репнин нахмурился:
– Так мы что, не туда танки привели, что ли?
– Нет-нет, тут все правильно! Я ведь не ошибся? Вы – Дмитрий Федорович, гвардии старший лейтенант?
– Он самый.
– Ну, вот! А меня посылали в штарм за вашими чертежами.
– Ах, вот оно что… Я и забыл уже! Пойдем или поедем?
– Поедем, товарищ Лавриненко!
И они поехали.
* * *
На заводе «Серп и Молот» творилось то же самое, что и на «Красном пролетарии», – шум и труд. Работали тут с каким-то ожесточением, словно подтверждая, что «из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд».
Лейтёха из НКВД провел Репнина в отдельные мастерские, что были пониже основных цехов, зато у ворот бдела парочка сержантов с ППД
[16].
Геша прошел в мастерские и остановился. Людей здесь было немного, и танк стоял всего один, но какой!
Корпус у него был от «Т-34М» – с торсионной подвеской, как и полагалось «нормальному» танку. К маю 41-го таких корпусов изготовили аж три штуки.
А все остальные «тридцатьчетверки» штамповали с подвеской Кристи, не слишком надежной, занимавшей много места, да еще из-за нее танк сильно раскачивался – и как стрелять на ходу, когда тебя «убаюкивают»?
Над танком серьезно поработали – большая башня стояла посередине, родимая шестигранная «гайка». Да с командирской башенкой, да с таким орудием, что закачаешься! Неужто Грабин удлинил-таки Ф-34? Так и есть. Не 85-миллиметровая, конечно, но тоже пушечка ничегё.
