Мне перед штурмом Берлина в экипаж дали двоих пацанов 1927 года рождения, фамилия одного из них, наводчика, была – Бураченко, и оба они погибли, когда нас сжег «фаустник».
А вот механик-водитель у меня с лета 1944 года был свой, постоянный. Это был Иванченко, кавалер пяти боевых орденов, очень опытный танкист, который воевал в бригаде еще с 1941 года, начинал войну еще под Москвой. Иванченко был четыре раза ранен, но все время после излечения в санбате возвращался в свою бригаду.
Это был очень хладнокровный и смелый человек. Помню, когда моему «Т-34» перебило гусеницы, танк крутануло на месте, и сразу же нам влепили снаряд в башню, мы выскочили из танка, и я, потеряв ориентацию, побежал от танка в сторону немцев. Иванченко кинулся за мной, закричал: «Лейтенант! Стой! Там немцы! Назад!», и только тогда я понял, что «ошибся направлением», и развернулся в свою сторону.
Бегу, а вокруг пули свистят. Думал, что уже живым не выберусь…
Иванченко, помимо прекрасных боевых качеств, обладал еще одним редким умением – он безошибочно определял, где на пути нашего следования на марше может быть спиртзавод. Перед этим он меня просил: «Лейтенант, покажи карту, посмотрим, где тут спиртзавод?»…»
Глава 15. Чай с доверием
Москва, Кремль. 19 декабря 1941 года
Репнин вышел из «эмки» и оглянулся. «Националь», Кремль, улица Горького…
С независимым видом Геша проследовал в гостиницу и поднялся на нужный этаж. Выделенный для него номер был открыт, две горничные усердно мели и мыли.
– Здравствуйте, девушки! – сказал Репнин мужественным голосом.
– Здравствуйте, товарищ командир! – ответил дуэт.
Проводив хихикавших девиц, Геша разделся, сложив грязное и несвежее так, чтобы не запачкать стену.
Гостиничный номер Репнина не впечатлил – так, две звездочки. Только на что ему тот номер?
Ванная – вот в чем счастье! Понять это, прочувствовать может лишь тот, кто, как Геннадий, три недели не мылся.
Устраивали парилки, накрывая большой шалаш танковым брезентом, кипятили одежду, чтобы не развести вшей, но разве могут сравниться все эти «меры санитарии» с ванной, полной горячей воды? И мыло есть душистое, и полотенце висит пушистое…
С замиранием сердца Репнин пустил воду. Тепленькая пошла… Горячая! Ура-а…
Стеная от наслаждения, Геша забрался в ванну – отмокать.
Покайфовав, вымыл голову, а затем долго, с усердием, сдирал с себя грязь. Ванна запачкалась, так что Репнин вымыл ее и постоял под душем. Хорошо!
Вытеревшись до того, что кожа зарозовела, причесавшись, Геннадий почувствовал, что полегчало ему не только морально – было такое впечатление, что он смыл с себя целый мешок черноты.
Вот, и задышалось вольней!
Одно портило настроение – на чистое тело надо было натягивать грязное, потное, вонючее исподнее…
Репнин, чистый и голый, покинул ванную – и расплылся в улыбке типа «гы». На стуле была аккуратно развешена форма, стопкой лежало белье, а пара хромовых сапог была прикрыта белоснежными портянками.
– Вот это я понимаю! – крякнул Геша.
Не поленившись сходить в прихожку, он убедился в наличии шинели и шапки. Натянув ушанку – его размерчик, – он вернулся в комнату, гол как сокол, и неторопливо оделся.
Для полного счастья не хватало постричься и побриться. Ну, эти процедуры можно пройти, не выходя из гостиницы.
Час спустя его шевелюра являла собой шедевр парикмахерского искусства, а щеки и подбородок были гладки, как у младенца.
Репнин, медленно шагая, приблизился к окну. За ним виднелись башни Кремля. Звезды были зачехлены, кресты с храмов сняты – маскировка.
Москва…
Геннадий любил этот город, хотя и редко бывал в нем. Ему были памятны впечатления детства, когда он с родителями ездил в Киев к деду через Москву. Киевский вокзал, метро, сутолока, иномарки – все это было настолько не похоже на размеренную, скучную жизнь провинциального «поселка городского типа», что у маленького Гешки дух замирал.
Даже когда он стал жить в Киеве с дедом и бабкой, его не посещало ощущение великого города – столица УССР недотягивала до Москвы.
90-е, конечно, сильно подпортили златоглавую, но основа-то никуда не делась. Убрали памятник Дзержинскому, поставили церетелевского урода, изображавшего Петра? Ну и что? А Дворец съездов в Кремле, эта чудовищная гробина, смахивающая на чернобыльский саркофаг, неужто он красотой отличался?
Вот интересно, подумал Репнин, а изменится ли мир хоть на чуточку из-за того, что он вдруг появился здесь и занял место Лавриненко? В принципе, перемены уже наметились, он их воочию видел на заводе «Серп и молот».
Конечно, еще не факт, что танки, «доведенные до ума», запустят в серию. Для этого же надо хотя бы один завод остановить, переналадить… А смежники? Проблем – уйма…
Репнин посмотрел на часы. Проблем, может, и уйма, а вот времени… Впрочем, он еще вполне успевает пообедать в ресторане. В кои веки очутился «на гражданке»! Надо воспользоваться предоставленной возможностью…
Пройти до Кремля, отдать часовому разовый пропуск и оказаться в цитадели советской власти было делом минутным.
А вот и Совнарком, он же Сенат.
Раздевшись и сдав оружие, Репнин прошагал к Свердловскому залу. Именно там происходили награждения.
А в том, что его пригласили именно по этой причине, Репнин не сомневался. Ну, не для того же, чтобы с вождем чайку испить?
В обширном круглом зале было довольно людно. В основном мелькали мундиры военных, хотя и гражданских костюмчиков тоже хватало.
Люди ходили, степенно беседуя или горячо споря, а самые усталые или предусмотрительные занимали кресла перед небольшим подиумом. Церемония близилась…
Репнин друзей и знакомых не искал, поскольку их тут не было и быть не могло, поэтому уселся с краю, продолжая благодушествовать.
Все присутствующие будто только и ждали, когда же он устроится, – всей толпой начали рассаживаться.
Стуки и грюки еще не стихли, а уже раздались аплодисменты – на сцену вышел Михаил Калинин. Седой, с лицом доброго дедушки, в черной шерстяной паре, всесоюзный староста был неотличим от тех фотографий, что помнил Геша.
– Уважаемые товарищи! – сказал Калинин. – Мы собрались здесь в то самое время, когда наша Красная Армия дала отпор немецко-фашистским захватчикам и переходит в наступление. Победы нашего народа в войне обходятся большой кровью, и тем ценней подвиг тех, кто, не жалея сил и собственной жизни, бьет врага на земле, в небесах и на море!
Репнин отвлекся, не слушая «всесоюзного старосту». Он всегда скучал на торжественных мероприятиях и не понимал, что ценного и нужного в многоглаголании «по поводу». Зачем? Чтобы подогреть энтузиазм? Так это такая штука, которая от температуры не зависит – энтузиазм или есть, или его нет. И вам никакими глаголами не поднять в атаку малодушных и ленивых, таких поднимают штыками…
