Наступая под прикрытием танковых корпусов, 3-й механизированный мог бы развернуться на выгодном рубеже и успешно отражать танковые атаки противника, а с подходом резервных соединений фронта – окончательно остановить врага.
А по другую сторону фронта солдатам зачитывали приказ Гитлера: «С сегодняшнего дня вы становитесь участниками крупных наступательных боев, исход которых может решить войну. Ваша победа больше чем когда-либо убедит весь мир, что всякое сопротивление немецкой армии, в конце концов, все-таки напрасно… Мощный удар, который будет нанесен советским армиям, должен потрясти их до основания. И вы должны знать, что от успеха этого сражения зависит все».
К ночи все соединения 1-й танковой армии, пройдя 35–40 километров, заняли исходное положение с готовностью наступать: 6-й танковый корпус – на Меловое, Васильевку, Дмитриевку, Раково, Красный Починок, Казацкое; 31-й танковый корпус – на Ивню, Меловое, Дмитриевку, Круглик, Раково, Бутово, Томаровку, Яковлево, далее вдоль шоссе на Белгород.
В ночь на 5 июля, в 2 часа 20 минут, началась артподготовка с советской стороны – это был упреждающий удар, однако немцы даже не подозревали, какой он будет силы.
По договоренности с командующим фронта Катуков отдал приказ Репнину атаковать немцев в полтретьего ночи.
Просто так взять да и заявиться в расположение фрицев ранее было нереально – подходы были буквально завалены минами. Но в ночь перед наступлением немецкие саперы разминировали поля, оставляя широкие коридоры для прохода своих танков.
Советской разведке это было известно, причем именно на том участке, что соседствовал с линией обороны армии Катукова.
Там стоял резерв 4-й танковой армии Гота – 2-й танковый корпус СС, куда входили танково-гренадерские дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер», «Райх» и «Тотенкопф».
Катуков помнил ночной рейд Репнина, когда тот, пользуясь относительной бесшумностью новых танков, нанес визит немцам и вдоволь порезвился за линией фронта.
Теперь же задача стояла куда более серьезная – ударить первыми. Бить самому, а не ждать, когда немец замахнется!
К сожалению, нанести противнику действительно мощный удар силами одного полка было невозможно. Следовательно, надо было врезать так, чтобы добиться хотя бы нокдауна.
* * *
Канонада не утихала, множественные вспышки выстрелов и разрывы снарядов освещали ночь стробоскопическим мельтешением от горизонта до горизонта.
На участке прорыва – это было согласовано с Ватутиным – огонь артиллерии ослабел, а после и вовсе прекратился. Заметить это немцам было вряд ли возможно – когда вокруг все взрывается, бывает не до того, чтобы отслеживать площади, где снаряды не падают.
– Вперед! – скомандовал Репнин, и Борзых живо передал приказ по двум батальонам полка.
Танки покатились вперед, скрытые тьмой. Батальоны разошлись «вилкой», выискивая свои проходы.
Репнин пристально всматривался в мутноватую картинку с подсветкой от «Т-80». Он уже хотел было скомандовать Иванычу притормозить, боясь захватить край минного поля, но тут впереди блеснул яркий отблеск – разведчики отметили края коридоров в минных полях, воткнув штыри с уголковыми отражателями – их смастерили из картона и фольги.
– Есть! Иваныч, входить точно в створ!
– Само собой… То есть так точно!
Взвод за взводом проникал на территорию противника. Каждой тройке или четверке танков подсвечивал «Т-80».
Боевые порядки дивизии «Райх» увидеть было нельзя – ни огонечка. Танки стояли по линеечке, ожидая сигнала и прогревая моторы.
– Я – Зверобой! Второй батальон, как слышите?
– Слышим хорошо, танки вышли на боевой рубеж.
– Отлично. Развернуть танки в линию, приблизиться на прямой выстрел и ударить по противнику. Полянскому и Заскалько – ваши «ИСы» выдвигаются к холмам у высоты 203. Как поняли? Прием.
– Вас поняли. Занимаем места в партере…
У Репнина было желание поправить Илью, но он промолчал – нечего зря языком болтать. И все же не в партере танкисты, а на сцене.
Они сюда не созерцать пришли, а действовать.
– Огонь по готовности. После третьего выстрела меняем позицию – подъезжаем на сто метров. Бронебойный, заряжай!
– Есть бронебойный! – бодро отрапортовал Борзых и пропыхтел немного погодя: – Бронебойный, готово.
Кряхтел заряжающий не зря – снаряд для ЗИС-6 весил чуть больше пуда.
Геша подвернул башню, в прицел вплыл «Тигр».
– Видишь?
– Ага! – ответил Федотов не по уставу.
До тяжелого немецкого танка было метров восемьсот, но рисковать Репнин не стал.
– Бери чуток ниже – всадим в борт…
– Понял.
– Огонь!
Грохот развалил тишину августовской ночи, и тут словно прорвало – десятки орудий продолбили по немецким танкам.
«Т-VI», которого выбрал Геннадий, неохотно загорелся. Из его люков полезли эсесовцы – успели. Тут же во все щели ударило яркое пламя, и квадратную башню перекосило набок.
Угрюмо бухали 122-миллиметровые орудия «ИС-2». С семисот метров снаряды пробивали и «Пантер», и «Тигров». «Четверок» – тех вообще чуть ли не насквозь.
На немецких позициях поднялось зарево, но никаких ответных мер не принималось – фрицы, похоже, не различали огонь из танковых пушек. На фоне артобстрела он терялся, и попадания относили на счет советских батарей.
Различить же силуэты танков за километр в потемках не представлялось возможным.
Иные из «Т-V» и «Т-IV» начинали двигаться, ерзая туда-сюда, в наивной уверенности, что так снаряды их минуют. Хотя советская артиллерия била по площадям, и куда именно угодит осколочно-фугасный, не угадаешь.
– Бронебойный, заряжай!
– Есть бронебойный! Б-бронебойный, готово…
– Федот! Двадцать градусов влево от подбитого «Тигра». Видишь, там что-то такое проезжает?
– Вижу! Низкое такое.
– Во-во! По-моему, это «Фердинанд»! А ну-ка, угости его. Огонь!
Бронебойный красиво вошел в бочину самоходки.
Лоб у «Фердинанда» был практически непробиваем – двести миллиметров брони! – а вот борта поддавались вполне. Вооруженная той же пушкой, что и «Тигр», самоходка наделала делов на той войне. Тогда она тоже «дебютировала» на Курской дуге – маломощные орудия «Т-34» ничего не могли ей сделать, разве что гусеницу перебить. «Фердинанд» этим и пользовался.
Правда, вскоре оказалось, что не все то золото, что блестит, – самоходка оказалась весьма ненадежной, да и бездорожье было для нее непроходимым – вязла, дура тяжеленная. Шестьдесят пять тонн! Не зря другим названием для «Фердинанда» было «Элефант», то бишь слон.
