– Потапыч – это который Ветров? – переспросил лейтенант, продолжая возиться с компьютером.
– Он самый. Только у него сейчас со здоровьем неважно. Вряд ли у него будет желание говорить с приезжей.
– А если об этом попрошу его я? – настаивал Сергей.
– Ну, если полиция попросит, он, конечно, согласится. Только не знаю, насколько будет откровенным такой разговор.
Алексей был прав. Старые люди в деревнях всегда подозрительно относились к приезжим, особенно городским. Я сказала об этом Сергею, на что он только махнул рукой.
– Я поеду с тобой. Со мной он разговаривать будет.
– Только что он тебе расскажет? – усомнилась я. – Мне ведь не нужна биография по типу родился – учился – женился. Мне нужны подробности, о которых умные люди предпочитают умалчивать.
– При мне он молчать не будет, – сказал лейтенант, – к тому же что ему скрывать? Никитин всегда был на виду, и его художества ни для кого не тайна.
– Он что-то натворил? – спросила я, думая о возможных последствиях.
– А вот это мы сейчас и узнаем, – произнес Городецкий, надевая фуражку, – Женя, мы едем?
Конечно, мы едем. Я быстро вышла из избы, заменявшей расловский отдел полиции, села в машину и открыла дверцу со стороны пассажира. Сергей плюхнулся на сиденье, пристегнул ремень безопасности и скомандовал:
– Поехали!
– В какую сторону? – спросила я, выворачивая на дорогу, ведущую вдоль деревни.
– До конца, потом направо, я покажу.
И мы поехали вдоль чистеньких, ухоженных домиков, утопающих в зелени. За заборами видны были огороды со спеющими помидорами и аккуратно подвязанными огурцами, буквально унизанными молодыми зелеными огурчиками. Я проглотила слюну и стала смотреть на дорогу. Она стоила моего внимания, потому что на каждом шагу здесь попадались кочки и выбоины: асфальт здесь еще и не думали класть.
В конце деревни открылся поворот, за которым я увидела несколько домов, стоящих особняком.
– Вон тот, крайний, рядом с оврагом, – показал Сергей, – только подъезжай задом, а то потом не развернешься.
Я последовала его совету, и очень скоро мы припарковались у покосившейся калитки. Дом был старый: дерево, из которого были сделаны его стены, потемнело от времени, но он продолжал крепко стоять, несмотря на близость оврага, сплошь заросшего лопухами и чертополохом.
Сергей вышел из машины, открыл калитку и уверенно пошел к крыльцу. Навстречу ему выбежала дворняжка и завиляла хвостом. Ободренная поведением собаки, я тоже вошла в калитку, но тут же об этом пожалела: собака бросилась к моим ногам и залилась отчаянным лаем. Наученная горьким опытом, я поспешила выйти из двора, но собака, почуяв чужого, продолжала лаять и рычать, периодически бросаясь на забор.
Наконец из дома вышел хозяин-старичок и успокоил собаку.
– Заходи, не бойся, она при мне не тронет, – крикнул он мне и призывно махнул рукой.
Я с опаской вошла в калитку и приблизилась к крыльцу, где стоял старичок, тихо переговариваясь со стражем порядка.
– Балуют, – услышала я обрывок разговора, – еще как балуют. Вот амарель ободрали, – жаловался старик, – а вчера одного с яблони спугнул. Даром что яблоки еще зеленые. А что будет, когда они спеть начнут? – Вопрос был обращен к Городецкому, но тот только качал головой.
– У тебя, Потапыч, дом на самом краю деревни, вот они к тебе и повадились. Собаку тебе нужно стоящую, а то эта только брехать умеет да девок пугать. – Он взял собаку за ухо и несильно потрепал. – Куда смотришь, когда пацаны в саду балуют? – спросил он ее и, не дождавшись ответа, отпустил ухо и шлепнул пса по крутому боку. – Ишь как отъелась на твоих харчах. Слушай, Потапыч, у меня ведь к тебе дело.
Старик насторожился и сразу посерьезнел.
– Какое такое дело?
– Вот к нам из города приехала телохранитель, – он показал на меня, – Женей зовут. Ее Никитин нанял. Она ищет того, кто знает, как он начинал. Расскажи ей, что знаешь.
– Эх, мил-человек, вспомнил старину! Да я уж Никитина сколько лет не вижу. А о прошлом давно забыл. Мало ли их тут было? – Он почесал у себя за ухом и добавил: – Да, было.
– Вот и расскажи, кто был и когда.
– А зачем тебе знать это? – Вопрос был обращен ко мне. Я подошла ближе к крыльцу, все еще косясь на собаку.
– Никитину угрожали по телефону, и я ищу, кто бы это мог быть.
– Эва чего задумала! Да кто ж его знает, кто угрожал? По телефону ведь не видно! Или у него какой особый есть? – Старый перец еще не потерял интереса к жизни. Это он притворяется, что ничего не помнит, а на самом деле в его голове целый клад. Нужно было только этот клад достать. Но как достанешь, если дед не хочет говорить?
– Дедушка, я найду, кто ему угрожал. Мне только нужно знать, кто может держать на него обиду. – Так я сказала или не так, но Потапыч крякнул и приосанился.
– Так и быть. Расскажу. Вижу, смелая ты девка. Только вот замуж таких смелых не берут, а жаль.
– Почему не берут, дедушка? – Мне стало обидно, хотя дед был по-своему прав.
– Боятся. – Он шепнул это, приблизив губы к самому моему уху. – Но ты надежду не теряй. Это я так, к слову, – Потапыч решил смягчить «комплимент». – А теперь слушай. Начинал Никитин, как и все в деревне: приехал в Расловку, купил цыплят и стал разводить кур. Потом им заинтересовался кто-то там, – дед ткнул пальцем вверх, – и дал ссуду на постройку птицефермы. Но в одиночку такое дело не потянуть, и Никитин приблизил к себе Володю Лебедева. У того тоже было большое хозяйство. Они объединились, наняли рабочих и за лето отстроили ферму. Радости было! – Потапыч утер рот рукавом рубахи и замолк, словно что-то вспоминая.
Я решила напомнить ему о себе.
– Ну а дальше?
– Дальше? – Дед посмотрел на меня так, как будто видел впервые. – Дальше известно что: потекли денежки, хозяйство ширилось и росло, отстроили мясной цех, и тут-то оно и началось. Уж не знаю, тесно им стало или что-то еще, но Никитин с Лебедевым стали как на ножах. Потом Лебедев продал свою долю Никитину и уехал куда-то на Урал.
– Они часто ссорились или у них возник спор из-за прибыли? – Я решила уточнить, но дед только махнул рукой.
– Какая кошка между ними пробежала – не знаю. Врать не буду. Только Лебедев уезжал обиженный на целый свет. Наверное, долю продал по дешевке. Вот и все. Теперь Никитин полноправный хозяин всего: и птицефабрики, которая выросла из простого курятника, и мясного цеха, построенного позже. – Потапыч вынул из кармана кисет, свернул козью ножку, набил ее табаком и закурил, сев прямо на крыльцо.
Мы с Городецким стояли рядом и молчали, переваривая сказанное.
– Обычная история, – прокомментировал лейтенант, – жили-были два друга, но потом они стали много зарабатывать и не знали, как поделить деньги.
