По скрипучей рассохшейся лестнице новая хозяйка поднялась на второй этаж. Почему-то она помнила, что нужно непременно перешагнуть третью ступеньку.
На втором этаже был кабинет Николая Михайловича: старинный письменный стол красного дерева, лампа под зеленым абажуром и снова книги, книги, книги, тяжелые темные фолианты в толстых кожаных переплетах. Книги по архитектуре, ведь он был архитектором. Но не только – еще здесь были книги по истории христианства и по генеалогии.
Этот кабинет тоже показался Алене знакомым, как будто она уже бывала здесь. Но неведомая сила тянула ее дальше, вверх по лестнице.
Да, конечно, здесь же есть еще башенка.
Эта часть лестницы была уже, и ступеньки здесь скрипели куда громче. Но Алена уверенно поднялась по ним, как будто уже делала это прежде. Ноги сами ее несли.
Наверху была совсем маленькая квадратная комнатка с окнами на все четыре стороны света. В каждом из них Алена увидела соседние дома, сады, безлюдную улицу и заросший бурьяном пустырь, тянущийся до самой железной дороги.
А в самой комнатке едва поместились низенький продавленный диванчик, обитый выцветшей тканью в цветочек, и небольшое старинное трюмо.
Алена с опаской заглянула в это трюмо – как в зеркальную пропасть прошлого.
Она увидела саму себя в трех лицах. В центральном зеркале – такой, как она была сейчас, а в боковых створках – совсем ребенком, девочкой пяти или шести лет.
Да, точно такая фотография есть у мамы: синее платье с юбочкой в складку и пышный белый воротник с рюшами. Фотография в красивой деревянной рамочке висела у родителей долго, она очень нравилась отцу, только после его смерти мать убрала эту карточку в дальний ящик комода.
Надо бы ее забрать.
Алена встряхнула головой, протерла глаза, и наваждение исчезло: в боковых створках она была такой же взрослой, как в центре трюмо.
Она еще раз внимательно пригляделась к старинному зеркалу.
Вокруг него на деревянной раме вилась изящная резьба.
Не просто резьба, надпись: Mene mene tekel…
Что-то очень знакомое.
Но от разглядывания букв пришлось отвлечься. Возникло неприятное ощущение, будто кто-то смотрит ей в спину.
Алена понимала, что здесь никого нет, кроме нее, и все же резко обернулась.
Разумеется, никого за спиной не было.
Никого и ничего, кроме старого продавленного дивана.
Но диван притягивал ее взгляд.
Что-то в далеком прошлом было с ним связано…
Алена подошла к дивану, и вдруг ее руки сами потянулись к нему и подняли нижнюю часть, как будто она собралась разложить его на ночь.
Внутри дивана было свободное место, где обычно хранят одеяла и подушки. Но здесь не было ни одеял, ни подушек.
Внутри дивана лежало несколько кукол.
Очень старых, может быть, даже дореволюционных.
И одна из этих кукол была та самая, которая только что всплыла в памяти Алены, – кукла с нежным фарфоровым личиком, в чудесном длинном платье из старинных розовых кружев. Брабантских кружев.
Кукла была удивительно похожа на Алю Кортневу. И эта кукла смотрела на Алену так же растерянно и грустно, как Аля.
Алена достала эту куклу, прижала ее к себе, как грудного ребенка. И тут же из глубин памяти выплыл далекий, давно забытый весенний день, эта же комната, пронизанная солнечными лучами, и кукла, которую она так же прижимала к себе…
Тогда все вокруг было гораздо больше, потому что сама она была совсем маленькой.
Алена еще раз взглянула на куклу.
Теперь она видела, что старинные кружева выцвели и почти истлели, фарфоровое личико куклы покрылось сеткой едва заметных трещинок – как покрывается морщинками женское лицо.
И все же кукла сохранила свою удивительную прелесть, как некоторые по-настоящему красивые женские лица сохраняют красоту в любом возрасте.
Алена посадила куклу на столик трюмо, как делала в далеком детстве. Теперь фарфоровое создание отражалось во всех зеркальных створках. Все три отражения были разными, как будто в каждой створке жило другое существо. В центральном зеркале кукла была похожа на зрелую женщину, в левом – на юную девушку, в правом – на маленькую девочку.
Теперь, внимательно разглядывая ее, Алена заметила то, что пропустила в первый момент.
На поясе куклы висела маленькая сумочка из таких же старинных кружев, как те, из которых было сшито ее платье. Маленький изящный ридикюль, застегнутый на золотую пуговку.
И снова, как уже несколько раз за этот день, Алена почувствовала, что ею движет непреодолимая сила. Сейчас эта сила заставила ее расстегнуть золотую пуговку и открыть кукольный ридикюль. Или это было обычное любопытство?
Алена понимала, что в кукольном ридикюле может поместиться разве что какой-нибудь крошечный предмет.
И действительно, внутри кружевной сумочки она нашла свернутую в трубочку бумажку.
Осторожно, стараясь ничего не повредить, Алена развернула ее.
Это был маленький полупрозрачный листок. Прежде такую бумагу называли папиросной. Такими листами, только, конечно, значительно большего размера, перекладывали гравюры и иллюстрации в старинных книгах.
На полупрозрачном листке фиолетовыми чернилами было написано несколько слов.
На первый взгляд это были обычные латинские буквы. Но ни одного из этих слов Алена не знала.
Akamelo malefiko bandino lumilos anuento
Это был не английский, не французский и уж точно не немецкий язык. Итальянского и испанского Алена не знала, но что-то подсказывало ей, что это ни тот ни другой. Может быть, латынь? Нужно будет посмотреть в словарях.
Внимательно приглядевшись к надписи, Алена заметила, что и некоторые буквы здесь выглядели не совсем обычно. Так, у первой A снизу вился какой-то затейливый хвостик, F была украшена сбоку странной завитушкой, как раньше говорили, виньеткой, а у каждой O в середине стояла точка.
И хотя Алена не могла перевести странную надпись, эти слова показались ей удивительно знакомыми, как знакомым показался и сам этот старый дом, и башенка, и старинная кукла с очаровательным фарфоровым личиком…
Алена услышала вдруг, как чей-то тихий голос произносит нараспев:
– Akamelo malefiko bandino lumilos anuento.
Она даже обернулась, настолько явственно прозвучал этот голос, но тут же поняла, что, кроме нее, в башенке никого нет, а голос, который она услышала, прозвучал в ее памяти. Певучий негромкий голос, похожий на звон серебряного колокольчика.
Голос, который подошел бы старинной кукле с прелестным фарфоровым личиком…
Но тут Алена услышала другой, совершенно реальный звук – шум подъехавшей к дому машины.
