Двое соседей по камере завтракали со своими собратьями большой компанией, они шумно переговаривались и то и дело поворачивали головы в сторону Томаса, разве что пальцем не тыкали.
Латинос со шрамом на лбу первым покончил с трапезой и, проходя мимо Крайтона, задел его плечом.
– Какого хрена ты тут стоишь?
Мужик явно инициировал ссору, и Томас отступил на два шага, игнорируя вопрос.
– Я к тебе обращаюсь, слышь? – Мексиканец воспринял его нежелание вступать в конфронтацию за трусость и приободрился, стукнул себя в грудь кулаком: – Эй! Отвечай!
Сидевшие неподалеку латиносы поднялись из-за стола, заинтересовавшись происходящим, и окружили Крайтона.
– В чем дело, Мигель?
– Сперва Белоснежка посчитала, что вправе находиться с нами в одной камере, а теперь еще мешает нормальным людям мимо пройти.
Томас с тоской подумал, что придется драться. Почему они просто не заткнутся, не оставят его в покое?
Тьяго – качок с белозубой улыбкой – оскалился, уперев руки в бедра:
– Ты обидел нашего друга, амиго. Извинись, и закроем тему.
– Вряд ли.
Бугай одобрительно хмыкнул и тут же, без прелюдий, выбросил правую руку вперед, метясь в челюсть. Томас увернулся от удара, перехватил запястье и ударил в живот. Противник согнулся и закашлялся, но быстро выпрямился и пошел в наступление.
Завязалась потасовка, трое накинулись на Крайтона, а двое остальных стояли на стреме. Некоторые заключенные оторвались от тарелок и следили за неожиданным развлечением, громко подзуживая дерущихся.
– Давай, вмажь ему как следует!
– Не дерись, как девка!
– По зубам ему врежь!
– Ну, давай, давай!
– Сильнее бей!
Томас находился не в лучшей форме – после аварии голова трещала от боли, а изображение перед глазами расплывалось, но просто позволять кому-то избивать себя он не собирался. Он махал кулаками с холодным равнодушием, не подключая эмоции и не замечая боли.
Не ожидавшие отпора латиносы на мгновение оторопели (толпа наблюдателей заулюлюкала, их симпатия переметнулась на сторону белого) и набросились на него уже с неподдельной злостью. Хлестким хуком бугай отбросил новенького назад, впечатав в стену, а Мигель обрушил серию ударов по корпусу.
Кто-то подал знак, и нападавшие мгновенно опустили руки и неторопливой походкой вернулись за стол, оставив Томаса переводить дух и плеваться кровью.
Когда охранники вбежали в столовую, все заключенные мирно орудовали пластмассовыми ложками.
– Кто затеял драку? – буркнул сержант, косясь на арестанта, вытиравшего разбитый нос. – Откуда кровь?
– Споткнулся.
Сержант пребывал в благодушном настроении: его смена заканчивалась через полчаса, и затягивать ее намерения не было, поэтому он решил не докапываться до правды и снисходительно заметил:
– Аккуратнее. Возвращайся к своему завтраку.
– Не голоден.
– Может, тебя в карцер посадить, чтоб ты аппетит нагулял? – Охранник подмигнул напарнику, довольный собственной шуткой.
– Валяй. Лишь бы не видеть твою рожу.
Исподволь следивший за диалогом Тьяго тихо присвистнул. Тюремщиков все ненавидели, но в открытую конфронтацию никто не вступал – нормальных из них единицы, остальные – натуральное зверье. Глупо портить себе жизнь и ухудшать и без того незавидное положение. Что-то с новичком не так. Начиная с того, что его, белого, подсадили в камеру к латино, и заканчивая его шальным поведением.
– Что? – сержант дернулся, словно его огрели кнутом. – Что ты сказал?
Томас молчал, сверля его ничего не выражающим взглядом, и лицо надзирателя вдруг исказилось и пошло красными неровными пятнами.
– Лицом к стене! Руки над головой! – рассвирепел он, снимая с ремня дубинку и бросаясь к наглецу.
Томас не знал, сколько прошло времени. Свет в карцере не включали, и он сидел в кромешной тьме, прямо на холодном полу, уронив голову на согнутые колени. Плечи ныли, а запястья саднили: наручники не только не сняли, а специально затянули потуже, чтобы металлические края впивались в кожу. Сначала он ждал, что его вот-вот выпустят, ведь он не сделал ничего запредельного. Но шли минуты, часы, и никто не спешил за ним приходить.
И тогда, очень медленно, до него стал доходить весь ужас его положения. С момента налета события летели с бешеной скоростью, и Томас не успевал осмыслить их, прочувствовать в полной мере. Он действовал на инстинктах, почти не размышляя, и в этой суете не оставалось места для эмоций. И вдруг словно кто-то выдернул его из бурлящей темной воронки и выбросил на пустынный берег, возвращая к жизни лишь для того, чтобы заставить об этом сожалеть.
Какой же он кретин! Джон с самого начала планировал его подставить! Они и инкассаторов расстреляли для того, чтобы сделать из него козла отпущения и заодно поделить его долю… Для этого и камеры вывели из строя – чтобы нельзя было определить, сколько человек нападало и кто же на самом деле стрелял.
Все должно было произойти иначе. Никто не умирает. Они спокойно хватают пакеты с деньгами и сваливают незадолго до приезда полиции. В подвале поздравляют друг друга с удачной операцией, считают и делят деньги, может, выпивают немного. Вечером он возвращается домой, целует Мэдди и засыпает счастливый, потому что теперь у них хватит не только на лечение дочки, но и на скромный дом в пригороде – свой собственный дом!
Томас поморгал, стараясь разглядеть хотя бы смутные очертания карцера. Темнота, подобно бестелесному палачу, выколола пленнику глаза, залила уши расплавленным черным воском, сдавила грудь тугими ремнями. Хотелось втянуть воздух большим глотком, во всю силу легких, но поселившаяся между ребер боль не позволяла глубоко вдохнуть.
Две жертвы, полтора миллиона долларов. Даже если назначенный Томасу государственный адвокат окажется гениальным, что, разумеется, невозможно, в лучшем случае срок скостят лет до тридцати строгого режима. В штате Иллинойс мораторий на смертную казнь, иначе приговор не вызвал бы сомнений: однозначно высшая мера наказания. Можно сказать, повезло. Ха-ха. Надо написать дочке письмо с просьбой не умирать, пока папочка не выйдет на свободу. За треть века за решеткой он обязательно придумает, как заработать нужную сумму.
Он же сам подставился, сам. Не стоило доверять Джонни. Раньше в нем не было гнили, но люди меняются. Они не виделись несколько лет, Томас должен был подстраховаться!
Он облизал сухие губы – очень хотелось пить. Похоже, его решили всерьез проучить. От неудобной позы мышцы затекли. Томас дернулся, попытавшись встать на ноги, и тут же осел, застонав от пронзившей голову боли. В том месте, куда он отполз, потолок шел уступом и был слишком низким, чтобы стоять в полный рост – он сильно ударился макушкой. Потрогал голову – и рука стала мокрая, липкая.
