Двое палачей выполняли работу в полной тишине. Томас из последних сил сдерживал рвущиеся из горла стоны.
– Жаль, что у нас нет холодной камеры, – задумчиво обронил Брэдли. – Облить бы ублюдка водой – и в холодильник.
«Чем я обидел тебя лично? Чем оскорбил? Откуда такая лютая ненависть?» – Томасу захотелось заорать на офицера, содрать с его лица самодовольную маску.
– Вы и подручными средствами прекрасно обходитесь, – польстил помощник.
Нет, не польстил. Сказал правду. У Томаса потемнело в глазах, когда вывернутые за спину руки подлетели вверх – ему устроили импровизированную дыбу. Веревку продели через цепь на запястьях и перекинули через перекладину, закрепив на специальный механизм. Старший офицер крутанул лебедку, веревка натянулась сильнее, вынуждая Томаса привстать на носочки, чтобы плечи не выбило из суставов.
– А теперь потанцуем. – Брэдли присоединил электроды к его подмышкам и включил подачу тока.
Томасу казалось, что он сходит с ума. Тысячи крючков впивались в тело и вибрировали, раздирая мышцы. Боль была столь чудовищна, что уничтожила все мысли, кроме одной: «Пусть это прекратится. Господи, пусть это немедленно прекратится!»
Брэдли нащупал пульс на шее заключенного и с явным сожалением понял, что на сегодня пора заканчивать. Впрочем, беглец выглядел достаточно крепким, и офицер не отказал себе в удовольствии, подкрутил лебедку еще на пол-оборота. И покинул камеру.
…Томас не мог полноценно вдохнуть. Каждая попытка вдоха отзывалась невыносимой резью в плечах, горевших так, будто их касались каленым железом, а легкие скручивало в тугой, спазмирующий клубок. Постепенно боль заполнила все тело, и он уже не различал отдельные его части. Мигающий, мертвенно-голубоватый свет люминесцентной лампы разъедал глаза. Томас прикрыл веки, чувствуя, как помимо его воли из-под ресниц просачиваются предательские слезы.
Он попытался сосредоточиться, вспомнить прошлое, где был свободным и мечтал о богатстве. Каким же нелепым сейчас выглядело его желание. Здоровье и счастье родных людей – вот что самое важное. То единственное, ради чего стоит жить и бороться. У него ведь почти получилось… Фургон уже проезжал через ворота!.. Когда Томаса выволокли из-под машины, он озверел. Понимал, что нельзя сопротивляться, но не мог справиться с обуявшей его яростью. Когда на человека что-то сильно давит, превышая порог терпимости, он приходит в гнев, утрачивая и чувство страха, и способность мыслить.
И теперь у него не осталось ни малейшего шанса исправить ситуацию. Он подвел свою дочь. Предал Мэдди.
Крайтон мечтал пусть о недолгом, но спасительном обмороке, который остановил бы пытку. Черт с ней, с физической болью, – куда хуже была душевная.
Когда жена сердится, есть проверенное средство утихомирить ее гнев: встать на колени, обнять за бедра, посмотреть снизу вверх, а потом уткнуться лицом в ее упругий живот. Мэдди тает.
«Чикаго Булз» в этом сезоне должны подняться. Хорошее начало – половина битвы. Лишь бы руководство не затеяло распродать костяк команды, ребята очень мощно сыгрались. Идеально было бы усилить переднюю линию и в особенности центр, а то хромает.
У Тины смешно топорщатся кудряшки. Когда она бегает, они подпрыгивают пружинками. Мэдди предпочитает заплетать ей косички, чтобы волосы не лезли в лицо и не мешали. Хотела сделать дочке модную стрижку, но Томас отговорил.
«Эта боль никогда не кончится, Эти раны никогда не затянутся. Давай сгорим вместе, Давай сгорим вместе, детка…»
А теперь внимание, дорогие участники! Угадываем слово из двух букв, начинается на «а», заканчивается на «д».
Томас потерял сознание.
Тюрьма гудела. Новость о том, что белому из третьего блока почти удалось сбежать, мигом облетела все камеры, как бы шериф Рей Блэквуд ни старался сохранить это в тайне. Сплетни – то немногое, что не поддавалось его контролю.
Благодаря Крайтону вечер в окружной тюрьме выдался для заключенных увлекательным – повсюду собирались небольшие группки, чтобы почесать языки, обсуждая поступок белого.
– Говорят, он умудрился со скованными руками зацепиться за дно фургона…
– У него точно был сообщник из охраны, иначе никак…
– Слыхали, парня вроде в «нулевку» упрятали…
– Блэквуд так возбудился, что лично им занялся…
Тьяго известие поразило, он даже вечернюю тренировку сократил почти на час – все равно толком не мог сосредоточиться на упражнениях. Любое мелкое событие в тюрьме воспринимается значительной новостью, а то, что устроил сосед по камере, и подавно тянуло на происшествие месяца.
Томаса вернули в камеру перед отбоем. Мексиканцы переглянулись. Судя по его потрепанному виду, потрудились над ним неслабо, сделал вывод Тьяго. Пошатываясь, тот доплелся до матраса, одной рукой прижимая к туловищу вторую, висевшую плетью, и тяжело опустился на пол.
Тьяго отложил в сторону каучуковый эспандер и, поднявшись, подошел к белому, чье плечо выглядело неестественно – налицо явный передний вывих.
– А что, в медчасть не повели?
– Как видишь, – глухо отозвался Томас. На него навалилось отупение и полное безразличие к своей судьбе. Краем сознания он все еще улавливал происходящее, но отстраненно, безоценочно, словно застрял где-то на границе яви и сна.
– Вот уроды, – выплюнул Тьяго. – Ну хотя бы жив, и то хорошо. Дай-ка посмотрю, – он потянулся к поврежденной руке, и Крайтон непроизвольно дернулся, уклоняясь от болезненного прикосновения. Боль – или воспоминание о ней – на мгновение выдернула его из полузабытья.
– Нужно вправить, – объяснил латинос. – Не боись, амиго, я знаю, что делать. Сам на спорте пару раз получал такую травму. Так что давай, ложись на спину. Придется немного потерпеть.
Тьяго действовал медленно и осторожно, как его учили. Согнул пострадавшую руку в локте, привел ее к туловищу, аккуратно повернул плечо наружу и начал постепенно поднимать предплечье вверх и вперед, чтобы головка плеча встала напротив места разрыва сумки.
– А сейчас будет больно, – предупредил мексиканец. – На счет три. Готов? Считаю. Раз, два, – и резко крутанул предплечье внутрь, используя его как рычаг.
Томас замычал от острой боли, пронзившей руку, но тут же выдохнул, почувствовав мгновенное облегчение. И все-таки ему приходилось прилагать усилия, чтобы не отключиться.
– Теперь постарайся какое-то время не сильно махать рукой. – Тьяго помог Томасу сесть и опустился на койку напротив. – Хотя, зная тебя, я бы на это сильно не рассчитывал, да? Ну ты и учудил, амиго. Никогда не встречал такого неправильного белого, а, Мигель, верно я говорю?
Томас слабо улыбнулся – значения фраз доходили до него не сразу, а с некоторой задержкой, как при плохой связи…
– Ладно, завтра перетрем, – как бы Тьяго ни изводило любопытство, он понял, что лучше от соседа отстать. – Отмороженный ты, но везучий. Легко отделался.
