– Нет, настоящий профессор! Мы учились вместе!
– Чего-то я, чувачки, не усекаю. Настоящий профессор? Без балды? И ты с ним училась?
– Мы все вместе учились на юридическом. А потом Агничка вышла замуж и бросила, а Федор ударился в философию. И теперь профессор.
– Ага, вот теперь нормалек, – сказал парень. – Будь здоров, профессор! За что пьем? Давайте за знакомство!
Федор пить отказался – за рулем да и принял уже слегка. Бросишь тачку здесь и вызовешь такси, сказал Геннадий. Делов! Машина нужна утром, объяснил Федор. Это была ложь, все так и поняли, что ложь. Геннадий иронически скривился. Он обнимал за плечи Настю, с аппетитом ел, рассказывал похабные анекдоты; Настя радостно хихикала. Федор молчал, иногда взглядывая на Нию. Та смотрела в тарелку.
На мизинце левой руки Геннадия Федор заметил татуировку в виде кольца: прямоугольник с двумя черными треугольниками от центра в стороны. Насколько он помнил со времен работы в детской комнате милиции, такие наколки делали себе пацаны, косящие под блатоту, и значило это что-то вроде: западло подать руку ментам.
Наконец Федор поднялся и сказал, что ему пора. Геннадий насмешливо развел руками: пора так пора, ничего, мол, не попишешь!
Ния вышла проводить его, зябко куталась в дубленку. Они стояли на крыльце. За пару часов в природе похолодало и прояснилось, высоко в черном небе посверкивали колючие звезды.
– Что он за человек? – спросил Федор.
Он не назвал имени, но Ния поняла. Пожала плечами:
– Обыкновенный жлоб с амбициями.
– Чем он занимается?
– Что-то продает. Был в отъезде год или два, теперь вернулся.
– Ты давно его знаешь?
– Несколько дней. Нас познакомила Настя, они встречались, потом разбежались, теперь снова встретились. Собирается за него замуж. Бог с ним, Федя, он мелочь пузатая и шестерка.
Федор не согласился, что Геннадий шестерка, но оставил свое мнение при себе. Не туз, конечно, но и не шестерка. В парне чувствовались злоба и подлость. Он был опасен. Федор способен найти общий язык со многими, в самом неприятном персонаже, как правило, есть некое зерно добра, нужно только зацепить его добрым словом или жестом. В новом знакомом Нии добра он не почувствовал.
– Я бы на твоем месте держался от него подальше, – сказал он, чувствуя себя старым брюзгой, поучающим молодую неопытную барышню. Он хотел добавить: «От них обоих», но прикусил язык, не желая обидеть Нию.
– Ерунда, – отмахнулась Ния. – Не мои проблемы, пусть у Насти болит голова. Если честно, они друг друга стоят. Она говорит, он был известный хулиган, помнит его по уличным дракам, еще девчонкой, всегда восхищалась. А теперь вне себя от счастья, что ходит в невестах.
– Как его фамилия?
– Понятия не имею. Настя говорила, кличка не то Зуб, не то Клык.
Она вдруг уткнулась лицом ему в грудь…
…Они стояли, обнявшись. И Федор понял с безнадежностью, что ничего не прошло, что они по-прежнему вместе, что он сделает для нее все. Он обнимал свою юную подружку, растерянную и наделавшую глупостей, чувствуя себя умудренным жизнью, опытным старшим товарищем. Не было долгих пятнадцати лет, не было ее предательства, не было его обиды. Не было ничего. Были лишь они, стоявшие на крыльце под звездами, одни против жестокости, бессмысленности и нелепости мира…
Когда он усаживался в машину, его окликнули. Он оглянулся. К нему, путаясь в полах длинной шубы, спешила женщина. Федор узнал ее – это была Лина Тюрина.
– Подождите! – Она схватила Федора за рукав. – Мне нужно поговорить с вами! Стойте!
Глава 16
Бурная ночь
Федор шагнул ей навстречу, и она заговорила, глотая слова, быстро и невнятно. Он понял, что женщина пьяна.
– Я видела вас с ней! С этой потаскушкой, дрянью…
– Послушайте, – сказал Федор, – я очень спешу.
– Это вы послушайте! – закричала женщина. – Не знаю, кем вы ей приходитесь… Она разбила мне жизнь! Из-за нее погиб Славочка, дети остались без отца! Володя не виноват, все она! Она задурила мозги Славе, я видела, как она строила ему глазки! Она вешалась на него! Володя простой мужик, без подходов, его жалко, я на него зла не держу. Привыкла по мужикам скакать, детей не родила. Сучка! Мой Славочка был такой человек… Наш мальчик учится в Лондоне, приехал на каникулы, а папки нет! И Сонечка, девочка, любимица Славика… Такой позор! Весь город пальцем тычет! Ненавижу! Ненавижу! – Она всхлипнула и закашлялась, хватая воздух оскаленным ртом.
Федор смотрел на ее уродливое одутловатое заплаканное лицо, подпухшие глаза, искусанные губы; голова ее была не покрыта, жирные полуседые пряди торчали в стороны. Медуза-Горгона, подумал он. Она была отвратительна, но горе ее было неподдельным. Он понял, что жизнь ее, скорее всего, сломана, и дальше ее не ждет ничего хорошего. Обозлится, сопьется, возненавидит весь мир…
Сцена была тягостной; ему бы уйти, но он не мог оставить ее.
– Садитесь в машину, я отвезу вас домой, – приказал. Открыл дверцу, втолкнул ее внутрь. Она покорно влезла в машину, пробормотала что-то и затихла.
– Где вы живете?
Она назвала адрес. Голос ее был безжизненным, она напоминала проколотый шарик, из которого выпустили воздух, и он стал мягким и сморщенным. Она молчала; сидела, отвернувшись к окну. Федор тоже молчал. Иногда косил взглядом в ее сторону и видел неясное отражение ее лица в темном стекле; неухоженные костлявые руки лежали на коленях. Глаза женщины были закрыты, ему показалось, что она уснула. В воздухе витал явный запах алкоголя.
Он привез ее к дому – это была элитка для имущих, одна из лучших в городе. Женщина не шевелилась, и Федор тронул ее за плечо.
Он помог ей выбраться из машины и, поколебавшись, повел в дом. Она покорно шла, все так же молча и глядя себе под ноги. Он позвонил в дверь ее квартиры; дверь распахнулась, словно их ожидали. Навстречу им выскочила девочка лет десяти и закричала:
– Мамочка!
Она бросилась к женщине, схватила за руку, потащила внутрь. Федор шагнул следом. Дверь с мягким щелчком захлопнулась за ними.
Он помог ей раздеться; присмотрелся – казалось, она спала на ходу. Возбуждение сменилось вялостью. Он почувствовал смутное беспокойство. Девочка хлопотала, стаскивая с матери сапоги. Они уложили ее на диван в гостиной; девочка укрыла ее пледом. За стеклом серванта Федор увидел фотографию мужчины в серебряной рамочке; наискось была завязана траурная черная лента.
– Как тебя зовут? – спросил Федор, рассматривая ребенка.
– Соня.
Она стеснялась и не знала, как держать себя с ним. Он рассмотрел узкие острые плечики, сутулую спину. Она носила очки с толстыми линзами в некрасивой круглой оправе; ее глаза за стеклами напоминали глаза стрекозы; она избегала смотреть на него.
